Елена Арсеньева - Золушка ждет принца (Софья-Екатерина II Алексеевна и Петр III)

Зачем?..

Эта весть произвела такое впечатление в Германии, что отцу Золушки Христиану-Августу было присвоено звание фельдмаршала. Как бы на всякий случай. Портреты, написанные придворным художником, отослали. А в ответ из России было прислано великолепное изображение императрицы, осыпанное еще более великолепными брильянтами. Штеттин и Берлин снова начали шушукаться, высказывая на сей счет самые смелые предположения.

И они оправдались! Елизавета написала своей несостоявшейся родственнице Иоганне Ангальт-Цербстской письмо с просьбой незамедлительно прибыть в Россию. И не одной – а с дочерью.

То есть с Золушкой.

– Вы, ваше высочество, такого никогда не видели? – гордо спросил князь Нарышкин, камергер, сопровождающий из Риги в Петербург высоких гостей императрицы.

– Что? – давясь смехом, поглядела на него Фике.

Она никак не могла надивиться на сани, в которых им предстояло ехать в русскую столицу. Это были самые удивительные сани на свете! Очень длинные, обитые красным сукном с серебряными галунами, они были устланы мехом, матрасами, перинами и шелковыми подушками, а сверху – еще и атласными одеялами. В этих санях, нарочно предназначенных для долгого зимнего пути, нужно было не сидеть, а лежать, и Фике не могла сообразить, как же в них забраться.

– Надо закинуть ногу! – ретиво пояснял Нарышкин, сопровождая свои слова усердными жестами. – Закидывайте же!

Фике помирала со смеху над его забавными телодвижениями и собственной неловкостью и долго еще хихикала украдкой, когда сани уже понеслись с невероятной скоростью.

– Не видели столько снегу? – говорил Нарышкин.

– Ах нет, – с жаром возразила Фике. – Видела, видела! Если бы вы только знали, какая с нами однажды приключилась ужасная история! Мы в декабре возвращались из Гамбурга на почтовых. В тот день вдруг повалил снег, и выпало его такое множество, что почтальон сбился с дороги. Пришлось ему выпрячь лошадей и поехать искать проводников в каком-нибудь ближнем селении. А мы остались в карете: мы с матушкой, моя воспитательница и горничная, да еще впустили туда двух наших лакеев, чтобы они не замерзли. Все это приключение началось около пяти часов вечера, а вернулся почтальон с проводниками только на рассвете. Они едва откопали нашу карету, она была почти погребена под снегом! Правда, матушка?

Фике повернулась к Иоганне-Елизавете, но та ее не слышала. С той минуты, как они с дочерью прибыли в Ригу и на каждом шагу им начали оказывать придворные почести, Иоганна была словно не в себе. У нее голова шла кругом! «Когда я иду обедать, раздаются звуки труб, барабанов, флейт. Я не могу освоиться с мыслью, что это делается для меня!» – упоенно размышляла она.

Но это делалось отнюдь не для нее. Это делалось для Золушки, ибо она ехала в Петербург, чтобы сделаться невестой принца.

Иоганна никак не могла поверить в то, что ее невзрачной дочке так повезло, и была намерена извлечь из случившегося как можно больше пользы для себя лично – и для Пруссии. Она хорошо помнила инструкции своего императора и намерена была как можно больше вызнать тайн русского двора. Поэтому, едва оказавшись в русской столице, она свела дружбу с французским посланником Шетарди и вместе с ним начала интриговать против влиятельного елизаветинского министра Алексея Бестужева, который был противником сближения России и Пруссии. На чувства и настроения дочери ей было совершенно наплевать. Фике станет женой наследника русского престола – разве это не предел мечтаний для Золушки? И не все ли равно, что собой представляет принц?

А в самом деле, что же он собой представлял, этот Карл-Петр-Ульрих?

После смерти матери его воспитывали нянюшки, а в семь лет их резко сменили учителя-мужчины. Про одного из них знающие люди говорили, что он годен воспитывать скорей лошадей, а не принцев. Да уж... Этот голштинец по фамилии Брюммер пользовался полной свободой и безнаказанностью, зато своего питомца наказывал крайне строго. За малейшую провинность оставлял принца без обеда или ставил коленями на сухой горох. Он внушал такой ужас мальчику, что уже потом, после переезда в Петербург, принц боялся как огня его кулаков и, случалось, даже звал на помощь гренадеров, стоявших на часах, чтобы спасли его от сурового воспитателя.

Принц был одновременно наследником русского и шведского престолов, оттого его учили и русскому, и шведскому языкам. В результате он не знал ни одного, и даже его тетка, императрица Елизавета, которая отнюдь не отличалась переизбытком образования (например, она до конца своей жизни была убеждена, что до Англии вполне можно доехать посуху), ужаснулась, убедившись в круглом невежестве племянника. Она поручила его попечению профессора Штелина, однако даже этот знаток элоквенции [1], философии, логики, поэзии был не в силах изменить своего недалекого, ленивого, хитрого, грубого, трусливого питомца. Золушка была на редкость чистосердечна, и жених удивлял ее своей бессмысленной лживостью и хвастливостью. Однажды он захотел поразить невесту своей храбростью и принялся рассказывать о своих подвигах в войне с датчанами. Она спросила, когда же это было.

– За три или четыре года до смерти моего отца, – брякнул принц.

– Значит, вам тогда не было еще и семи лет, – сказала наивная Золушка, которая хорошо умела считать.

Принц рассердился и надулся.

Тогда ли поняла Золушка, насколько мелок и ничтожен ее жених? Или это произошло в другой раз? Поводов было множество. Например, Петр совершенно не стеснялся обсуждать с ней, как ей повезло, что выбор Елизаветы Петровны пал именно на нее. Ведь невестой русского принца могла стать саксонская принцесса или французская! Золушка должна очень высоко ценить благорасположение императрицы и принца!

Золушка ценила. А кроме того, она понимала, что на любовь принца ей рассчитывать нечего. Он просто не способен любить. Он был по сути ребенок, который обожал болтать о своих игрушках да солдатиках. Они с невестой никогда не говорили на языке любви! И если императрице – которая, как успела понять проницательная Золушка, была весьма взбалмошна и непоследовательна – все же взбредет в голову поискать для племянника другую невесту, на заступничество принца надеяться нечего. Он помашет ей вслед ручкой, пожелает приятного возвращения в Штеттин и обратит свою непостоянную неблагосклонность к другой искательнице счастья.

Но Золушка не хотела возвращаться в свое игрушечное княжество, к своему погасшему камину и к своей остывшей золе. Она хотела остаться в России!

Ей все нравилось здесь. И снег, подобного которому, конечно, не было в Пруссии. Там он выпал один раз – и нет его, растаял, а здесь лежал месяцами, белый и пышный, холодный и красивый. Ей нравились сани, в которых надо было ездить по этому снегу. И Золушка уже научилась забираться в них совершенно правильно. Ей нравился странный, призрачный город Петербург и роскошный, огромный и причудливый Зимний дворец – пусть даже пронизываемый сквозняками, неудобный и несуразный. Ей нравилась роскошная мебель – пусть даже ее приходилось перевозить с собой, когда двор отправлялся в Царское Село или перебирался в Летний дворец (в ту пору еще не было порядка меблировать всякое здание отдельно, обстановка была одна на все случаи). Ей нравилось, что в России всего слишком много – лесов, снега, необозримого пространства, комнат во дворце, народу на улицах, блюд на столе, платьев у императрицы... А у Елизаветы, надо сказать, было пятнадцать тысяч платьев и пять тысяч пар башмаков!