Филиппа Грегори - Еще одна из рода Болейн

– Он старик. Потерял все богатство и титулы, все, чем так гордился. Доживает теперь свой век в епархии в Йорке. Хочешь ему отомстить – оставь его там гнить навеки. Довольно и такой мести.

– Не мне, – покачала головой Анна. – Король его все равно любит.

– Королю нельзя любить никого, кроме тебя? Даже служителя церкви, который о нем столько лет заботился, как отец?

– Нет, пусть любит только меня. Меня одну.

– Теперь ты его хочешь, да? – удивилась я.

Она расхохоталась мне в лицо:

– Ничего подобного. Но пусть ни с кем не видится и ни с кем не разговаривает, кроме меня и тех, кому я доверяю. А кому я могу доверять?

Я покачала головой – не знаю.

– Тебе, наверное, могу. Джорджу – всегда. Отцу – чаще всего. Матушке – иногда. Дяде Говарду – когда это ему самому выгодно. Тетушке – нет, она на стороне Екатерины. Может быть, герцогу Суффолку, но его жене Марии Тюдор – никогда, она меня ненавидит, считает выскочкой, забравшейся слишком высоко. Кому еще? Никому. Это все. Может, кое-кому из придворных кавалеров, они ко мне неравнодушны. Кузену сэру Фрэнсису Брайану [26] Фрэнсис Брайан (ок. 1490–1550) – приближенный Генриха VIII и камергер Екатерины Арагонской. Обладал большим влиянием при дворе. , Фрэнсису Уэстону, он с Джорджем дружит. Сэру Томасу Уайетту я по-прежнему нравлюсь, и…

Она подняла пальчик в молчании, мы обе знали, о ком думаем, – о Генрихе Перси в далеком Нортумберленде, решившем никогда не появляться при дворе, несчастном до гроба, живущем в глуши с ненавистной женой, на которой его заставили жениться.

– Получается десять, – тихо продолжала сестра. – Только десять человек во всем мире желают мне добра. А все остальные ждут не дождутся, пока я не свалюсь с той высоты, куда забралась.

– Но кардинал, должно быть, ничего против тебя теперь не имеет. Он все равно всю власть потерял.

– Тогда самое время его уничтожить. Прямо сейчас, когда он всю власть потерял, беспомощный старик.

Интригу затеяли герцог Суффолк и дядюшка Говард, но все нити вели к Анне. Дядюшка добыл доказательства переписки кардинала с папой, и король, который уже сместил старого друга с важной должности, снова повернулся против него – приказал арестовать кардинала.

Анна сама выбрала посланца для этой важной миссии. Пусть знает, кого он когда-то обозвал дурочкой и выскочкой. Генрих Перси Нортумберленд отправился в Йорк к Уолси предъявить ему обвинение в измене и сопровождать его в долгом пути в Лондон, где кардиналу предстояло остановиться не в богатом доме в Хэмптоне, теперь принадлежащем королю, не в роскошном лондонском имении, уже переименованном в Уайтхолл и доставшемся Анне, – нет, ему, предателю, предстояло заключение в Тауэре, пусть там дожидается суда, а потом, как другие, выйдет оттуда только для того, чтобы проделать короткий путь к эшафоту.

Должно быть, Генриху Перси доставило немало удовлетворения конвоировать к Анне разлучившего их злодея, теперь еле живого от отчаяния и бессилия. Не его вина, что кардиналу удалось избежать придуманного Анной наказания; старик умер в дороге, и сестре пришлось удовольствоваться в своей мести только одним: именно несостоявшийся возлюбленный, которого ее лишил кардинал, наконец смог объявить ему о грядущем возмездии.

Королева снова вернулась ко двору на Рождество, а Анна закатила свой собственный рождественский пир в бывшем дворце покойного кардинала. Все, конечно, знали, что каждый день король, отобедав с королевой, как положено, выскальзывает тайком из дворца и на королевской барке причаливает к ступеням Уайтхолла, где его ждет еще одна трапеза – на этот раз с Анной. Иногда он брал с собой придворных кавалеров и дам, включая и меня, и мы, тепло закутавшись – стояла холодная погода, – проводили веселую ночку у реки. Барка отправлялась обратно, над головой сияли крупные звезды, огромная белая луна освещала путь.

Я снова придворная дама королевы и в ужасе вижу – как же она изменилась. Даже когда она поднимает голову и улыбается Генриху, в глазах ни тени радости. Он лишил ее счастья, и, похоже, навсегда. Она не потеряла присущего ей королевского достоинства, уверенная в себе испанская принцесса и английская королева, но женское сияние, окружающее ту, которую обожает муж, покинуло ее навеки.

Мы сидим вместе у огня в ее парадной опочивальне, престольная пелена раскинулась от одной стороны камина до другой. Я вышиваю голубым шелком небеса, все еще далекие от завершения, а она – редкий случай – оставила голубой и занялась другим цветом. Как же она, наверное, устала, если не кончила вышивку. Обычно Екатерина всякое дело доводит до конца, чего бы ей это ни стоило.

– Видела детей летом? – спросила королева.

– Да, ваше величество. У малышки Екатерины уже длинное платьице, и она учит латынь и французский, а Генриху пришлось обрезать кудри.

– Пошлешь их ко французскому двору?

– Пока нет. – Я не сумела скрыть тревоги в голосе. – Они еще такие малютки.

– Леди Кэри, – улыбнулась она, – дело не в том, сколько им лет, а в том, как они дороги материнскому сердцу. Но им все равно придется научиться выполнять свой долг. Как когда-то тебе самой, как когда-то мне.

– Вы правы, ваше величество, – склонив голову, прошептала я.

– Женщине следует знать свои обязанности, чтобы их выполнять как положено, и жить жизнью, назначенной ей Богом, – провозгласила королева.

Я знала, она думает о моей сестре, что живет совсем не той жизнью, какая ей была назначена Богом. Анне отменно живется благодаря красоте лица и остроте ума, не говоря уже о бесконечных усилиях родни.

В дверь постучали, на пороге показался один из слуг моего дядюшки.

– Герцогиня Норфолк прислала в подарок апельсины, – объявил он. – И письмо.

Я встала забрать хорошенькую корзинку – апельсины, уложенные на темно-зеленых листьях. Письмо с печатью дядюшки сверху.

– Прочти записку, – приказала королева.

Я положила фрукты на маленький столик и раскрыла послание:

– «Ваше величество, только что мы получили бочку апельсинов с Вашей родины. Я взяла на себя смелость отправить Вам несколько штук вместе с самыми наилучшими пожеланиями».

– Как мило, – проговорила королева. – Отнесешь ко мне в спальню, Мария? А тетушке своей напиши записку, поблагодари от моего имени.

Я отнесла корзинку в спальню королевы, перешагнула порог, зацепилась каблуком за пушистый коврик, споткнулась, апельсины раскатились по комнате. Я тихонько выругалась, заторопилась – надо все подобрать, пока королева не вошла, ей такой беспорядок по вкусу не придется.

Тут я заметила кое-что на дне корзинки. Замерла в ужасе. Маленький, свернутый в трубочку клочок бумаги. Развернула – весь покрыт крошечными цифрами, ни одного слова. Ясно – шифровка.