Лиз Карлайл - После полуночи

— Да, и ты уже неверен мне!

Последовало долгое молчание.

— Неверен? — эхом отозвался он. — Моя дорогая девочка, ты ошиблась во мне. Я не заинтересован в… чем-то, что имеет постоянную природу. Я думал, что ты поняла это.

— В самом деле, я понимаю, что была использована, — прошипела она. — Шесть недель, и ты уже не обращаешь на меня внимания.

— Ты имеешь в виду, что я не хожу перед тобой на задних лапках, — поправил молодой человек. — И не потакаю каждому твоему капризу. Но если бы я поступал так, Кристина, то ты вскоре устала бы от меня.

— Так это твое жалкое оправдание насчет нее? Гори в аду, Джастин!

На мгновение он замер.

— Я думал, что ты понимаешь игру, в которую играешь, моя дорогая, — наконец ответил Сент-Врейн. — Но если нет — если, ты на самом деле ищешь мужа — то тогда да, тебе лучше запустить когти в Ротуэлла. Возможно, тебе удастся довести его до алтаря.

— Я не хочу Ротуэлла. — Ее голос звучал убийственно мягко. — Я хотела тебя. Неужели ты был достаточно глуп — или достаточно самонадеян — чтобы предположить, что я не узнаю о твоей маленькой шлюхе в деревне?

— О, во имя всего святого! — Сент-Врейн издал раздраженный звук. — Эта девица из таверны? Разве она имеет для тебя какое-то значение, Кристина?

Послышался шелест шелка, как если бы миссис Эмброуз торопливо направилась к нему.

— Перестань спать с ней, Джастин. — В этих словах слышалось мрачное предупреждение. — Ты выставляешь меня на посмешище. Я не потерплю этого, слышишь? Перестань спать с этой… с этой женщиной, и приходи ко мне сегодня ночью.

— Кристина, дорогая, это будет неблагоразумно.

Раздался резкий звук удара плоти о плоть. Она дала ему пощечину!

— Приходи ко мне, Джастин. — В голосе миссис Эмброуз звучали пронзительные, отчаянные ноты. — Я требую этого. И перестань видеться с этой маленькой шлюхой, или, клянусь Богом, я… я скажу Регги, что ты силой взял меня.

— Кристина, ты имеешь хоть малейшее представление о том, как жалко звучат твои слова? — холодно ответил молодой человек. — Ты красива. Не стоит вести себя так, словно ты на грани отчаяния.

В наступившей тишине эхом отозвалось душераздирающее рыдание.

— О Боже! — воскликнула женщина. — О, что теперь будет со мной? Ты… ты просто использовал меня, Джастин. Бедную, одинокую вдову, и ты точно знал, как следует манипулировать мной, не так ли? — А затем она начала рыдать по-настоящему; долго глотала слезы, задыхалась, стимулируя чувство вины.

Миссис Эмброуз, решила Мартиника, просто пугающе талантлива.

Потребовалось полудюжина таких рыданий, чтобы он сломался.

— О Боже, Кристина! — Судя по голосу, Сент-Врейн смирился. — О, Кристина, иди сюда. Я не могу вынести, когда женщина плачет!

За этим последовали шелест и звук сминаемого шелка, а потом — низкой рокот голоса Сент-Врейна, приглушенный чем-то, возможно, ее волосами. Затем рыдания прекратились, а слова обратились в тихий, успокаивающий шепот. Господи Боже, неужели бедняга клюнул на это?

Теперь шепот стал нежным. Мартинике стало интересно, собирается ли он поцеловать ее. В своем воображении она могла представить это. Но не миссис Эмброуз, а Сент-Врейна и его греховно-прекрасный рот.

Боже мой! Она тоже выглядит жалко. И ей давным-давно следовало дать знать о своем присутствии. Внезапно послышались их шаги, они двигались к выходу из комнаты. Звук последнего объятия, несколько приглушенных слов согласия — а затем дверь тихо закрылась.

Кажется, над Сент-Врейном только что взяли верх.

Вечер Сент-Врейна должен был закончиться в полночь, когда последний из гостей лорда Шарпа сдался своей усталости. Прелестная девственница уже давно последовала в постель за двоюродной бабушкой Оливией, а после небольшой сцены в библиотеке Кристина не потрудилась вернуться в гостиную. Когда вся остальная компания отказывалась расходиться среди подавляемых зевков и жизнерадостных планов на завтра, Сент-Врейн обнаружил, что ему не терпится уехать.

Он низко склонился над рукой мисс Ксантии Невилл и вежливо пожелал ее брату доброй ночи. Как и сам Сент-Врейн, лорд Ротуэлл провел остаток вечера за выпивкой, возможно, слегка злоупотребив ею. При расставании он бросил на Сент-Врейна взгляд, полный мрачного, едва скрываемого подозрения. Сент-Врейн задумался над тем, в чем причина этого. Несомненно, не Кристина? Нет. Нет, более вероятно, что это из-за небольшого тет-а-тет в гостиной с племянницей этого человека. Сент-Врейн уже пожалел об этом небольшом опрометчивом поступке. Интересно, что на него нашло. Скука, предположил он.

Шарп проводил его до двери и предложил позвать слугу, чтобы привели его лошадь, но Сент-Врейн отказался от этого жеста. У него вошло в привычку самому забирать лошадь из конюшни — и в такое время, когда ему удобно. Углубившись в темноту, он не спеша прошагал по парадному портику дома Шарпов, а затем, ускорившись, двинулся вдоль западного крыла дома. Однако в самом конце он заколебался.

Черт бы побрал Кристину за то, что она вскружила ему голову. Ему не нравилось ссориться с женщиной, но еще меньше ему нравились ее махинации. Джастин жалел, что позволил ее слезам довести его до обещаний, которые ему не хотелось выполнять. Но он дал слово. И поэтому Сент-Врейн сунул руку в карман пальто и вытащил ключ, который она вложила ему в ладонь несколько недель назад.

Зайти внутрь через дверь для прислуги, которая выходила в западные сады, было простым делом, так же, как и проскользнуть наверх по черной лестнице Хайвуда. С чувством легкого отвращения к себе, Сент-Врейн замешкался у ее двери. Он не боялся угроз Кристины. Но вот ее слезы — ах, они нанесли ему удар прямо в сердце. Девицы в беде всегда были его самой худшей слабостью — и источником самых главных проблем в жизни тоже.

Он открыл дверь и шагнул в совершенно темную комнату. Кажется, Кристина уснула, дожидаясь его. В темноте ее дыхание казалось глубоким и медленным. Вот вам и ее пылкая страсть.

Сент-Врейн, чья гордость перенесла легкое унижение, запер дверь на замок и начал раздеваться, медленно складывая одежду на кресло, стоявшее рядом с ее кроватью, что он уже проделывал раньше не менее дюжины раз. Ее тело было теплым и податливым, когда он скользнул под ее покрывало. Она немедленно повернулась к нему, прижимаясь к нему гибким телом и издав покорный звук. Какой бы гнев не владел ею раньше, теперь он, кажется, растаял, превратившись в нежный, нетерпеливый жар, который был просто неотразим, хотя и довольно необычен.

Его интерес к Кристине целиком и полностью возродился и Сент-Врейн накрыл ее рот своим, глубоко засунув свой язык при первом движении. Она открылась для него и подняла свои бедра как раз настолько, чтобы скользнуть по всей длине его быстро твердеющего члена. Это был восхитительный, почти невинный жест, и необъяснимым образом это возбудило его еще больше. Снова и снова Джастин проникал в глубину ее рта, вкус которого ничем не напоминал вечернюю мадеру, к которой он привык, а был сладковато-пряным, словно терпкие весенние яблоки. Словно желая завлечь его, она медленно провела гладким изгибом ступни вверх по его лодыжке, тогда как одна ее маленькая, теплая рука погладила изгиб его бедра. Едва ли это можно было назвать чувственной лаской, но его внезапно пронзила молния примитивного вожделения, яростная и трепетная. Его яички сильно напряглись и, на мгновение, его дыхание сделалось отрывистым и быстрым. Господи Боже.