Ульяна Эсс - Анна. Тайна Дома Романовых

— Камер-фрейлина? — повторила она. — Но у меня есть три… четыре камер-фрейлины. И я остаюсь ими вполне довольна. Особенно хорошо исполняет службу госпожа Нелидова…

— Госпожа Нелидова больше не сможет оставаться в вашей свите, — сказал Павел, дергая щекой — это был верный признак приближающегося приступа гнева. — Она не может исполнять обязанности вашей фрейлины, поскольку потеряла мое расположение. И я не должен объяснять, почему так случилось! Слышите? Не должен, не должен, не должен! — Последние фразы он почти выкрикнул, топая ногами и брызгая слюной.

Мария Федоровна, привыкшая к этим приступам супружеского гнева, оставалась относительно спокойной, хотя и не осмеливалась возражать. Екатерина Николаевна, также наслышанная о неровном характере императора, также не подала признаков волнения. А вот на Анну случившаяся сцена произвела самое тяжелое впечатление. Она и не подозревала, что государь, только что говоривший с ней о литературе, о пейзажах рая, этот, видимо, тонкий, умный человек, может кричать и бесноваться, как последний грубиян. Она побледнела, замкнулась, вся ушла в себя.

Павел сразу заметил эту перемену в девушке, которая одна его сейчас интересовала. Заметил — и понял причину этой перемены. Он сдержал свой гнев, загнал его внутрь себя, отчего лицо его сделалось злым и неприятным, глаза сузились, губы сжались в тонкую полоску. Мария Федоровна, опять-таки хорошо разбиравшаяся в оттенках настроения своего супруга, тотчас это заметила — и поднялась с места. Она знала, что в таком состоянии сдержанного гнева Павел делается еще опаснее, чем когда срывается и кричит. В приступе ярости он мог сорвать погоны с вызвавшего монаршее неудовольствие генерала, разжаловать его в рядовые, сослать в Сибирь — но назавтра, остыв, как правило, отменял эти решения. А вот когда он был таким, как сейчас, холодно-злым, он мог сломать человеку судьбу — и оставить так навсегда.

— Я поняла вас, ваше величество, — кивнула императрица. — Конечно, я буду рада видеть госпожу Лопухину в своей свите. Надеюсь, вы объясните ей распорядок нашего дня и ее обязанности. А сейчас я вас оставлю. — Она вновь милостиво кивнула дамам, при этом внимательно взглянув на Анну, и удалилась.

После ее ухода Павел попытался возобновить прерванную беседу, но из этого ничего не получилось: Екатерина Николаевна не могла поддержать разговора о музыке и искусстве, а Анна упорно молчала или же, если обращались прямо к ней, отвечала невпопад. Император, поняв, что вечер испорчен окончательно и сегодня уже ничего не исправишь, поднялся:

— Пожалуй, сегодня я не смогу уделить вам более внимания, меня ждут дела. Да и у вас, госпожа Лопухина, — обратился он к Екатерине Николаевне, — много забот по устройству жизни на новом месте. Что же касается вас, сударыня, — повернулся государь к Анне, — то мы вскоре увидимся. Раз вы теперь назначены камер-фрейлиной, вы часто будете бывать во дворце, и мы сможем продолжить нашу беседу. Прощайте!

…Всю дорогу, пока ехали обратно, Анна находилась в глубоком унынии. Теперь она — камер-фрейлина! Она должна служить, должна присутствовать при выходах императрицы. В этом деле столько тонкостей, надо знать каждый жест, контролировать каждое свое слово! Она обязательно что-то сделает не так! И потом, ей решительно не понравилась государыня. Как же она будет ей служить?

Екатерина Лопухина поняла, о чем думает падчерица.

— Напрасно ты беспокоишься, Аннет, — успокаивающе проговорила она. — Я полагаю, твои обязанности при дворе не будут тяжкими.

— Да, я понимаю, что мне не придется участвовать в решении государственных дел, — ответила Анна. — Но при дворе происходят торжественные выходы, приемы, прочие церемонии. Я не буду знать, где мне встать, где сесть, кому отвешивать полупоклон, а кому полный — ничего не знаю! Как же мне не беспокоиться?

— Да, согласна, ты не вполне знакома с этикетом, — заметила на это мачеха. — Но ведь это дело наживное, ты быстро научишься. И потом, тебе не придется так уж часто находиться в свите императрицы.

— А где же? Ведь я буду ее камер-фрейлиной!

— Камер-фрейлина — очень почетное звание. Почетно оно прежде всего тем, что позволяет круглый год находиться при дворе. Но «при дворе» — не значит «при императрице». Я полагаю, что гораздо больше времени ты будешь проводить с его величеством.

Эти слова мачехи смутили Анну.

— С его величеством? — переспросила она. — Как это?

— Разве ты не заметила, как охотно государь беседовал с тобой? Как увлекался этой беседой? Он просто глаз от тебя не отрывал! Я думаю, ты привлекла его внимание еще там, на балу в Москве, поэтому он и вызвал нас всех сюда. Теперь ему захочется общаться с тобой снова и снова. Ты должна быть к этому готова.

— Но… это так неожиданно! — в смущении произнесла Анна. Она явно была растеряна. — Вы говорите — беседовать с его величеством наедине… Но… разве это прилично? Что подумает ее величество? Что подумает двор?

— Это не должно тебя смущать, — решительно заявила Екатерина Николаевна. — Какое тебе дело до мнения двора? Да и императрица не так важна. Ты будешь беседовать с самим самодержцем! В этой сфере не может быть ничего неприличного! У государей другие правила, не такие, как у обычных людей. Подумай об этом! Тебе выпала редкая удача, которая не у всякого бывает.

Анна задумалась…

Обоз с одеждой, посудой и прочими вещами Лопухиных прибыл в Петербург лишь спустя десять дней, в начале июля. И только после этого жизнь в особняке на Литейном проспекте вполне наладилась. Генерал-прокурор и его супруга уже могли совершать выезды и приглашать гостей. Екатерина Николаевна немедленно воспользовалась этой возможностью, которой так долго была лишена. Теперь она могла устроить настоящий прием, не жалея для этого средств, ведь государь продолжал проявлять свою щедрость в отношении семьи Лопухиных. Петру Васильевичу были пожалованы пятьдесят тысяч рублей «на обзаведение», кроме того, ему было передано имение близ Гатчины, и в нем — 800 душ крепостных.

Генерал-прокурор, его жена, их дети — все члены семьи радовались прибытию обоза, для них это стало важным событием. Единственным человеком, совершенно не заметившим появления в доме знакомых вещей, была Анна. Слишком много важного случилось в ее жизни за эти десять дней, которые она провела в Павловске, с императорским двором. И то, что с ней случилось в эти десять дней, вызвало в душе девушки настоящую бурю.

…На другой день после их с мачехой общего визита в императорскую резиденцию, едва семья села завтракать, как слуга доложил о прибытии офицера с поручением от самого императора. Петр Васильевич велел звать порученца, полагая, что послание адресовано ему. Каково же было его удивление, когда вошедший капитан заявил, что государь повелел ему срочно доставить в Павловск новую камер-фрейлину императрицы — за ней прислана карета.