Ольга Михайлова - Брачный сезон в Уинчестере

Нет, мисс Патриция была прекрасна, как Афродита, вышедшая из розово-белой пены Адриатики, как лилейный лунный диск, отраженный в серебряных зеркалах, как мрамор Пароса, опал и жемчуг… Ничего ему не мерещилось. Но это всё равно ничего не объясняло. Почему он теряет себя, почему не может быть собой, глядя на неё? Безумие, вот что это такое. «Возьми себя в руки, идиот», приказал себе Шелдон. «Что с тобой происходит?»

Он постарался овладеть собой. Музыканты заиграли снова. Все матери опять затаили дыхание. Шелдон не мог пригласить мисс Монтгомери ещё раз, это нарушение этикета было бы немедленно подмечено пожилыми дамами, разместившимися на удобных диванах в танцевальной зале, но приглашать мисс Иствуд не стал. Это могло породить надежды, которых Раймонд, памятуя отцовские наставления, внушать отнюдь не хотел.

Молодой виконт медленно прошёл по залу и приблизился к компании мужчин, где громко высказывался адмирал Салливан, обратившийся к нему с вопросом, как он смотрит на события во Франции? Пожилые люди определяли мнение общества, и проявить неуважение или невнимание к старшему было более чем неприлично. Раймонд не любил кривить душей и высказался категорично. По его мнению, произошедшее на континенте — безбожное безумие парвеню, жаждущих патрицианских привилегий. Но глупо думать, что это переменит мир. Можно поменять плебеев и патрициев местами, но плебеи останутся холуями и в роскоши, аристократ будет собой и в лохмотьях. Если же, паче чаяния, произойдет внутренняя перемена — и вчерашние парвеню или хотя бы их внуки обретут подлинный интеллект, благородство и силу духа, а нынешний аристократизм деградирует — ну и что это даст? Мир останется поделённым всё на тех же плебеев и патрициев…

Сам Шелдон полагал, что вообще-то светская аристократия, патрицианство крови — это всего-навсего наличие денег в одной семье на протяжении нескольких поколений, дающее возможность покупать лучших учителей, лучших врачей и лучших женщин в жёны своим отпрыскам. С течением времени кровь облагораживалась, удлинялись лбы и пальцы, утончались вкусы и манеры, ум становился изощреннее. Сам же он предпочитал истинную знать — аристократию духа — природное благородство, не позволявшее человеку утратить честь ни при каких обстоятельствах. Аристократия, элита нации, необходима. Бунты же плебса всегда сводились к попытке поменяться местами со знатью, и в основе этих дурных притязаний лежала обыкновенная зависть — невольное признание чужого превосходства, злоба на собственную обделённость да стремление к животному самоудовлетворению.

Шелдон заметил, что Монтэгю, выслушав его, покосился на него с тонкой улыбкой, Иствуд — с явным раздражением, Тэлбот — безучастно, зато адмирал одобрительно покивал головой и пробормотал, что завидует милорду Брайану. Иствуд же нервно заметил, что события во Франции всё же всколыхнули Европу и многому учат. В этом не было демарша, Лоренс просто был раздражён поведением Шелдона, не пригласившего вторично Кору, тот же в ответ заметил, что не понимает, какие уроки можно извлечь из бунта нотариусов и адвокатов, равных по значимости тысячам невинно убиенных. Этот пошляк Вольтер утверждал, что «наступит день, когда у руководства встанут философы. Готовится царство разума». Вот это оно и наступило? Но, ему, Шелдону, кажется, что Разум должен проявлять немного больше уважения к своему вместилищу — человеческим головам, между тем первым изобретением этого царства Разума стала гильотина.

Кора тоже была удивлена поведением Шелдона, его сдержанностью и спокойствием. Он, правда, никому из девиц не выказал никакого предпочтения, но она уже привыкла к тому, что преимущество всегда оказывалось за ней. Она продефилировала перед мужчинами, краем глаза заметив, как пожирает её глазами Тэлбот и как побледнел стройный смуглый юноша, стоявший рядом с Шелдоном, которого ей представили как мистера Джулиана Монтэгю. Она снова внимательно вгляделась в него. Он напомнил ей вдруг её детскую фантазию: итальянского красавца-пирата, грозу морей, который брал на абордаж судно с золотом испанской короны и прекрасной принцессой на борту. Кора заметила, что Шелдон смотрит в её сторону, и чтобы позлить его и заставить ревновать, улыбнулась мистеру Монтэгю и, слегка стиснув веер в правой руке, свернула его, сжав пальцами левой. Монтэгю вспыхнул. Виконт же чуть прикрыл глаза, сохраняя на лице улыбку. Мисс Иствуд только что предложила Монтэгю быть смелее, дав ему понять, что он не противен и вполне может подойти.

Язык галантности мужчины понимали ничуть не хуже дам.

Джулиан Монтэгю поспешно отошёл от компании мужчин и пригласил мисс Кору. До этого он вообще не танцевал. Тэлбот, заметив, что мисс Иствуд приглашена Монтэгю, поморщился и, пока они танцевали, не спускал с них мрачных глаз. Внимательно смотрел на танцующих и Раймонд — с улыбкой. Монтэгю всегда был великолепным танцором, ещё в Кембридже удивляя их на вечеринках грацией и удивительной пластикой, а что удивляться, французская кровь и за столетия в Англии не свернулась — и сейчас Шелдон просто любовался этой парой. Было заметно, что и мисс Иствуд отметила изящество своего партнера и даже несколько раз посмотрела на него с восхищением. Теперь мистер Монтэгю напомнил ей не менее любимых, чем пираты, рыцарей Круглого стола.

В зале снова появился милорд Брайан Шелдон и тихо примкнул к небольшому избранному кругу своих ближайших друзей, состоявшему из весьма любопытных особ. То были сэр Остин Чилтон, состоятельный и неглупый человек, почти всю жизнь проживший в Италии и Франции, леди Френсис Холдейн, для друзей — просто Фанни, мудрая и более чем зажиточная вдова, похоронившая двух мужей, мисс Летиция Хилдербрандт, особа богатая, но настолько умная, что мужа ей просто не нашлось, и полковник Габриэл Карбэри, весьма обеспеченный жуир, казалось, не склонный затруднять себя размышлениями, что, однако, не говорило о его природной неспособности к оным.

Миссис Френсис была весьма консервативна, мисс Летиция, напротив, отчаянно радикальна, джентльмены же примыкали то к той, то к другой стороне — в зависимости от того, обсуждались ли тонкости приготовления абрикосового джема или причины робеспьеровского бунта на континенте. Одним лишь взглядом мисс Хилдербрандт умела достичь большего, чем другие — самой тщательно разработанной сплетней. Словом же могла убить любую репутацию. Леди же Холдейн не занималась ниспровержением репутаций — он их создавала. Правда, иногда те, кому было создано подобное реноме, предпочитали покинуть общество. Миссис Френсис и мисс Летиция при этом, что редко случалось в обществе, были искренне привязаны друг к другу.