Елена Барлоу - Апрельское озеро

– Значит, будешь ждать?

– Если я останусь без его поддержки и связей, то сойду с ума от скуки. Или сдохну в какой-нибудь канаве из-за своей бедноты.

– Это ещё почему?

– Потому что кроме как убивать я ничего не умею.

Кэллис заглянул в демонически-зелёные глаза друга и невольно поёжился. Как он иногда посмотрит, так мурашки по коже бегут, думал Уильям. Они ещё немного поговорили о будущем, о прошедшей войне, когда дверь номера с неприятным скрипом приоткрылась, и в комнату вошла молодая женщина, симпатичная брюнетка в лёгком, летнем платье.

– Мисс, а вас не учили стучаться перед тем, как куда-то войти? – с явным раздражением спросил Уильям.

– Она ко мне, – Алекс поднялся и медленно направился к девушке. – Тебе обо мне рассказала та рыжая ведьма? – спросил он, беря её за руку.

– Она сказала, что мне вы точно заплатите, – не скрывая ехидной улыбки, ответила брюнетка.

– Завтра мы едем домой, Александр! – просмеявшись, заявил Уильям, наблюдая, как друг уводит девушку в соседнюю комнату. – Иначе все шлюхи этого города прибегут к тебе и залюбят до смерти!

Они вошли в пропахшую сыростью и пылью спальню, и Алекс закрыл за собой дверь. Юноша подождал, пока девушка сама разденется; как только её платье упало на пол, парень подошёл к ней, наклонился и властно поцеловал. От девушки пахло вином и табаком, и это сильнее одурманило Алекса. Брюнетка обнимала его, привстав на цыпочки, потому что он был слишком высокий, и с жаром отвечала на поцелуй. На большие ласки Алекс никогда не разменивался. Таким уж он был, но большинству женщин, с которыми он спал, всё это нравилось.

– Ты... такой молодой... совсем, – пролепетала девушка, отрываясь от его горячих губ и стягивая с него брюки. – Сколько тебе лет, милый?

– Если ты думаешь, что у меня недостаточно опыта, то сейчас сама убедишься в обратном.

Парень толкнул её на широкую кушетку, покрытую заштопанной, помятой простынею, и лёг между стройных ног девушки. Алекс с жадностью целовал её губы, слегка прикусывая их от нетерпения, а в это время то ласкал грудь брюнетки, то сжимал пальцами её ягодицы. Девушка чувствовала жар его кожи, и как его возбуждённая плоть упирается в её бёдра. С её уст то и дело срывались стоны, больше похожие на мольбу. И Алекс тоже не хотел больше ждать. Он замер лишь на секунду, затем резко вошёл в неё, с каждым разом всё глубже погружаясь в её плоть. Он не останавливался, двигался всё быстрее. Девушка сходила с ума от разливавшей внутри неё волны жара, выгибаясь под ним и царапая ногтями кожу на его спине. Алекс переворачивал её, брал сзади, и она ничуть тому не сопротивлялась. Она видела, как он хрипло выдыхал воздух, достигая пика наслаждения; его стройное тело обмякло, парень лёг на девушку, тяжело дыша, затем вдруг перекатился в сторону и сел на краю кушетки.

– Деньги возьмёшь у моего друга, – прозвучал его голос, от которого так и веяло холодом. – Скажешь ему, сколько надо, он заплатит.

Девушка медленно поднялась, стирая рукой его семя с бёдер, лениво натянула на себя платье и, поправив длинные волосы, села рядом с ним.

– Жаль будет, если вы с другом уедете, – проговорила она, ласково гладя рукой плечо юноши. – А ты и в самом деле великолепен, мальчик, – брюнетка поцеловала его в щёку и вскочила с места. – Удачи тебе, дорогой! И спасибо...

Через мгновение её уже не было в комнате. Алекс лёг на бок, прижимая колени выше, к животу, после очередного приступа кашля, наконец, закрыл глаза и попытался заснуть.

***

Октябрь, 1810 год

Лондон

Как и всю рабочую неделю, от начала и до самой пятницы, столица встречала тёплое, безветренное утро; солнце восходило на безоблачном небе и быстро согревало замёрзшую за ночь землю. Было ещё очень рано, улицы пустовали, изредка пробуждаясь криком одинокой птицы или медленными, шаркающими по мостовой шагами очередного пьяницы, бредущего под утро домой.

Элисон Шеффилд и её подруга по учёбе Мария Шеппард не спеша прогуливались по спящему ещё Лондону, иногда останавливаясь, чтобы осмотреть очередной заинтересовавший их богатый дом или разглядеть вывеску на закрытой торговой лавке.

– ...И когда зазвонит завтра колокол в Храме Гроба Господня,

Да помилует Он ваши души!

Вот уже за полночь перевалило! [1]

– С ума сошла, Мария? – прошипела Элисон, дёрнув повеселевшую подругу за руку. – Кто же распевает песни в такую рань? Да ещё какую песню!

– Что ты такая напряжённая, Элли? – ответила ей девочка, тряхнув своими пепельными кудрями. – Вспомнила первое, что пришло мне на ум. Купец Доу придумал слова, я всего лишь повторила.

– Разве кто-то умирает? Или ты видишь на улице виселицу? Это грех, распевать такое в полном жизни городе. А помнишь, между прочим, твой однофамилец, один из самых известных грабителей прошлых лет, в конце концов был повешен! И слышал именно эти слова одними из последних.

– Ах, Элли, ты иногда бываешь сущей занудой!

Девочки прошли поворот, ведущий к одному из самых бедных районов столицы, и через несколько футов заметили целую гору из песка и камней, расположенную прямо посреди улицы.

– Здесь что-то строят, – предположила Мария, оглядывая насыпь.

– Я слышала про метро. Надеюсь, это как раз оно будет!

Подруги недолго постояли возле стройки и заглянули в огромную яму, вырытую за кучей песка. Они услышали эхом раздающийся стук копыт о мостовую и бегом покинули место, испугавшись извозчика, поворачивающего свою карету на эту улицу. Девочки ещё пару часов провели на улице, пока не стали появляться частые прохожие, спешащие куда-то по своим делам.

Для Элисон это был второй месяц второго года её обучения в школе. Как и задумывалось, у девочки появилось много новых друзей, она уже стала вести себя как настоящая леди; больше не было вечной беготни по окрестностям в поисках каких-либо приключений. Лишь иногда они с Марией убегали, чтобы посмотреть на то, как строятся новые районы города.

Размеренно и медленно тянулись несколько лет в пансионе, и Элисон чувствовала себя поистине прекрасно. Она училась, общалась и жила, согреваемая заботой воспитательниц и подруг, а иногда письмами из дома и редкими визитами к родителям.

Но когда девочке исполнилось шестнадцать лет, случилось несчастье. В тот год всё так изменилось, и буквально вся её счастливая жизнь перевернулась вверх дном. Зимой пришло известие о том, что её мать тяжело заболела. Это была всего лишь простуда, которой, поначалу, никто не придал особого значения. Но спустя три недели Клэр Шеффилд скончалась. Для её дочери это стало настоящим ударом. Элисон вернулась домой и, когда впервые увидела бездыханное тело матери, покоящееся в их любимой гостиной, у девочки случилась истерика. Её успокоили, но похороны проходили очень тяжело, как для Элисон, так и для остальных членов семьи. Луис, уже повзрослевший, возмужавший молодой человек, не мог смотреть сестре в глаза, ходил угрюмый и расстроенный. Точно таким же был и их отец. После прощания с женой, он очень часто повторял одни и те же слова: