Елена Барлоу - Добровольная зависимость

— И если уж вы так боитесь своего недотёпу-муженька, то уверяю вас, он ничего не узнает.

— Это не страх, это любовь! — выпалила я, сжав кулаки; наконец-то моя неловкость была вытеснена возмущением. — Мой муж — самый благородный и самый невероятный мужчина из всех! А вы вместе со своей сестрой не стоите и одного его мизинца! Узнай он о том, что вы предлагали мне сегодня, он бы просто стёр вас в порошок. Но я промолчу, не ради вас, а ради его же спокойствия, потому что я люблю его.

— Любите?

Несмотря на всю его самоуверенность, Роберт пасовал перед возможностью провала. Но по его довольной ухмылке я поняла: он готов был откровенно высмеять мои чувства. Что сразу же и сделал:

— Джейсона Готье нельзя любить. Возможно, вы ещё слишком наивны, ангелочек. Впрочем, это мне в вас и нравится… Нас с вашим мужем в женщинах привлекает много чего общего, кстати! А возможно, вы страдаете из-за недостатка внимания, отчего и выдумываете всю это романтичную чушь.

Я была зла, так чертовски зла! Но я знала, как должна была ответить. Слова сами сорвались с моих губ, а, когда стало поздно что-либо исправлять, я даже не поняла, что натворила.

— Вам ли не знать, какой жестокой бывает любовь. Никто не выбирает, кого любить, верно?

Красивое лицо Роберта побагровело, глаза налились кровью. Поразительно, с какой быстротой может меняться настроение у мужчин. Не будь я достаточно зла и возмущена поведением своего ненавистного собеседника, меня бы попросту напугал его злой оскал. И то, с каким напряжением он процедил сквозь зубы:

— Да, я знал, что Готье — глупец. Но не настолько же! Разве он не понимает, чем может обернуться его болтливость?

Странно было слышать эти слова и понимать, что его спокойствие медленно угасало. Смысл слов, которые Уолш с таким трудом произносил, доходил до меня постепенно. Я испугалась за Джейсона, за себя и за своего ребёнка, в конце концов.

— Никто мне не говорил, — солгала я неуверенно. — Я сама догадалась.

— Вы не умеете врать. Значит, теперь и вас посвятили в нашу маленькую семейную тайну? — Он самодовольно хмыкнул и расправил плечи. — Это меня огорчает. У вас сильные крылышки, ангелочек. И сегодня вы больно ударили меня своими крылышками. Так больно, что мне вряд ли удастся об этом забыть.

— Я не боюсь. Ни вас, ни вашу сестру.

И прежде, чем он снова открыл рот, я вскинула руку и произнесла:

— Я не то, что касаться вас… я даже смотреть на вас не могу. Вы омерзительны, порочны, и мне отвратительны. Мы больше никогда не увидимся. И, клянусь Богом, я надеюсь, что вы никогда больше не попадётесь Джейсону на пути.

Я прошла мимо него, задев его мускулистую руку плечом. Кровь прилила к моим щекам, мне казалось, словно я горела в лихорадочном жару. И мне не хотелось разговаривать ни с Лорой, ни с её вездесущими соседками. Когда я избавилась от общества Роберта Уолша, сердце моё принялось часто-часто биться. Проходя через гостиную, я держала голову прямо, гордо, и всё из-за страха, будто если я опущу глаза и посмотрю в пол, то провалюсь сквозь него и никогда больше не увижу свет. Не выберусь, не вздохну.

Я не победила, я знала это. На меня давили злоба и жалость к себе самой, будто каменными плитами они придавливали меня к земле, а неведение и обида в очередной раз растаптывали моё спокойствие.

Роберт Уолш знал о том, что Джейсон рассказал мне тайну их с Мэгги порочной любви. И он грозился пресечь любые попытки разглашения этой тайны. Эти мысли терзали меня весь остаток дня… И то упоминание о письмах. Какие-то неприятные вещи он мог бы писать мне, а мой муж перехватывал их — правда ли это? Если правда, возможно, он мог перехватить весточки и от Коллет? А может быть, он сам писал ей? Почему он снова скрывал что-то от меня? Проклятый Роберт Уолш умудрился испортить всё, что только возможно было испортить, и посеять семена сомнения между мной и Джейсоном.

Мне отчаянно хотелось разрыдаться прямо по дороге домой, сидя позади кучера.

***

В ту ночь я не стала мучить Анаис со своим вечерним туалетом, под конец дня девочка едва стояла на ногах. А всё из-за надоедливой экономки, которая, не переставая, нагружала её домашними делами. По возвращению домой я с лёгкой небрежностью указала миссис Фрай на её место и сказала, чтобы она не трогала Анаис какое-то время. Из-за последнего разговора с Робертом я не могла как следует проконтролировать прислугу и приступить к своим обязанностям хозяйки Лейстон-Холл. Что ответила мне тогда экономка, я даже не запомнила.

Горничная ушла спать, рассыпаясь в благодарностях, а я, после того, как Анаис закрыла за собой дверь, ещё какое-то время неподвижно сидела перед овальным зеркалом, бездумно разглядывая себя. Мне нужен был Джейсон, мне нужен был мой муж, без которого я не представляла своей жизни. Но я не могла перебороть себя и забыть всё: его прошлое, преследующее нас, и то настоящее, которое он так мастерским сумел окутать тайнами.

Волосы я заплела в косу на правый бок, как обычно делала это перед сном, без Анаис. Я вышла в коридор, надев халат поверх пеньюара. Странно, что именно в тот момент я вспомнила слова отчима: как-то раз, увидев маму в её новом пеньюаре синего цвета, он хмыкнул и сказал:

— До чего же сильное оружие соблазна. Легче было бы спрятать под одеждой всё, а не оставлять мне волю для фантазий.

Тогда я не придала значения его словам. Теперь я понимала, как же он был прав.

Дойдя до кабинета мужа, я остановилась, собираясь с духом, чтобы открыть дверь, но вдруг заметила, что она вовсе не была заперта. Из комнаты до меня донеслись голоса, разговаривали Джейсон и его брат. По старой (к сожалению, уже выработанной) привычке, я замерла и хорошенько прислушалась. В проёме между дверью и стеной я могла видеть только стол и книжные полки; братья находились в другой части кабинета, но я отлично их слышала.

— … и то, как ты об этом рассказываешь… Господи, Джейсон! Когда ты превратился в это? — голос Эдварда звучал глухо, такого отчаяния с его стороны я прежде не замечала.

— Во что? Ты так и будешь обвинять меня, снова и снова, пока я стою перед тобой с обнажённой душой? Я тебе открылся для того, чтобы ты поддержал меня. Чтобы ты знал, как всё это началось, и понял меня. А в особенности Кейтлин.

Они говорили обо мне. Эта мысль будоражила моё воображение, и я пожалела, что не застала самое начало разговора.

— Я уже давно понял, братец, кем является твоя жена. Неискушённый, невинный ребёнок. И я больше ни в чём её не обвиняю. Когда я узнал её лучше, то просто не мог перестать думать о том, какие же вы разные!

Послышался недовольный стон, видимо, со стороны моего мужа, но Эдвард всё продолжал говорить, повысив тон:

— К чёрту всё! Я догадывался, что ваш брак был основан на обстоятельствах, которые вы оба скрываете, но это… это… У меня нет слов.