Кэролли Эриксон - Дворцовые тайны. Соперница королевы

Я проверила запоры и засовы на всех дверях и окнах, как наказал мне Уилл. Несколько слуг были посланы вниз в дворцовые кладовые за кадушками с солониной и овсяными хлопьями, ведрами сахара и меда, бочками пива и эля.

Я вспомнила, как Уилл говорил о том, что любого заболевшего нужно будет сбросить в ров. Дикая мысль! Но чем больше я размышляла о грозившей нам беде, тем серьезнее воспринимала его слова. Большинство окон королевских покоев были слишком малы, чтобы через них можно было протолкнуть человеческое тело. Я подошла к самому большому окну и схватилась за старую железную решетку, которой оно было забрано. Потянув прутья на себя, я почувствовала, что они не так уж плотно сидят в каменной кладке. Если за них возьмется такой сильный мужчина, как Гриффит Ричардс, они обязательно подадутся и в образовавшийся проем вполне можно будет протолкнуть даже того, кто будет сопротивляться. Падать до рва ему будет высоко.

В покоях королевы стояла мертвая тишина. Во дворе тоже все стихло, и лишь иногда раздавался приглушенный вскрик или стук копыт. Потом мы услышали какие-то странные звуки, доносившиеся как будто издалека. Как оказалось — из деревни за стенами дворца. То был плач по умершим.

Долгие летние сумерки постепенно сгущались. Слуги принесли скудный ужин и накрыли стол. Королева почти ничего не съела, да и никто из нас не был голоден. Каждый с ужасом ожидал, что его сосед по столу вдруг начнет дрожать, а потом покроется испариной и потребует холодной воды. Мы смотрели друг на друга с растущим подозрением. Наконец совсем стемнело, и я принялась помогать королеве отойти ко сну.

Она не была расположена к разговорам, как будто бы бурные события этого дня лишили ее дара речи. Потом я услышала ее шепот: «Генрих, Генрих… Мария…» Она повторяла имена мужа и дочери снова и снова, а глаза ее смотрели вдаль, словно она тщилась разглядеть некий образ, видимый ей одной. Наконец она легла в постель, а Гриффит Ричардс заступил на стражу снаружи у дверей ее спальни.

Уже после полуночи кто-то забарабанил в тяжелые дубовые двери, которые отделяли покои короля и королевы от того крыла, где обычно королевские чиновники принимали посетителей и где селили королевских гостей.

Я выглянула в щель между дверными створками и спросила:

— Кто это? В чем дело?

У входа стоял человек. Он явно проделал долгий путь, ибо запыхался и кашлял. Его богатое платье было покрыто пылью. Он снял шляпу и представился:

— Доктор Лоренс Барчвелл. Я служу кардиналу.

— Его Преосвященство здоров?

— Да, слава Богу, он в добром здравии, но многие из его слуг мертвы. И болезнь унесла одного из его сыновей. — Я знала, что у кардинала Булей была любовница и дети, которых он, особо не таясь, держал в резиденции к северу от столицы. — Он послал меня с вестями о леди Лавинии Терлинг, — продолжал доктор.

Бедная, бедная Лавиния! Такая испуганная, с горящими щеками, исходящая потом, простирающая ко мне руки, молящая о помощи. Я содрогнулась от этого воспоминания.

— Ее нашли мертвой в лесу у Клопсфилда.

«Здоров и бодр в обед, а к ужину в живых уж нет», — снова пронеслось у меня в голове.

— Она была одна?

Доктор кивнул.

— Упокой, Господи, ее душу! — я перекрестилась. — Вы тоже больны?

— Нет, — ответил врач, устало улыбнувшись. — Сейчас я точно здоров. Если я занедужу, то первым пойму это. Кроме того, больным я бы сюда не пришел.

Я постаралась как можно лучше рассмотреть лицо говорившего через узкую щель между створками. Никакой испарины на лбу! Наверное, доктор не лжет — он здоров. Я решила рискнуть: предложила ему еды и пригласила зайти. Он воспользовался моим приглашением.

— Не хотите ли остаться здесь на ночь и немного отдохнуть? — спросила я, но он покачал головой в ответ.

— Благодарю вас, но мне нужно идти. Я не вправе отдыхать, пока не помогу тем страждущим, кому я в силах хоть немного облегчить участь.

Взяв то малое, что мы могли ему предложить, доктор вышел во двор, вскочил в седло и направился в сторону слабо мерцавших вдалеке огней деревни.

Когда он уехал, я легла и постаралась заснуть. Но перед моим мысленным взором вновь и вновь вставало искаженное лицо Лавинии. Самая красивая из нас сначала была с пугающей быстротой обезображена безжалостным недугом, а затем вырвана из наших рядов неумолимой смертью. Выживем ли мы?

Я подошла к аналою королевы и преклонила колени. Подушка еще хранила тепло ее тела, пока я молилась. Прошло немало времени, когда я наконец встала с колен и пошла на свое ложе. Но еще долго лежала я без сна в темноте. «Пощади нас, Господи, пощади нас, — шептала я в отчаянии. — Дай нам пережить эту ночь».

Нас разбудил похоронный звон. Колокола звонили не переставая, не давая нам забыть, что болезнь поселилась среди нас и угрожает нам смертью каждый миг. Телеги, нагруженные трупами, целый день грохотали через дворцовый двор, двигаясь в сторону пустыря, где каждый год в чумное время вырывалась большая яма, в которую сбрасывались мертвые тела.

За телегами следовали плачущие родственники. Некоторые скорбели тихо, другие же целиком отдавались своему горю, громко рыдая и стеная.

Я не покидала покоев королевы, строго выполняя наказ Уилла, но из окна могла наблюдать, как у дворца и вдоль берега реки проходили обитатели ближайших деревень, оставлявшие свои насиженные места. Многие несли на руках плачущих детей. Некоторые подходили к дверям в наши покои и пытались проникнуть внутрь, но мы надежно отгородились от них. Никто так и не смог войти во дворец. Никто, пока не появилась Анна Болейн.

Анны с нами не было, когда Лавиния Терлинг внезапно заболела и во дворце началась паника. Она оставалась с королем — в тот день она специально встала пораньше, чтобы покататься с ним верхом, и с тех пор ее никто не видел. Когда король вернулся с прогулки, ее с ним не было. Как раз в момент его возвращения королевский двор взбудоражила весть о том, что у Лавинии потница. Его Величество подъехал ко дворцу, когда паника была в самом разгаре, отдал распоряжение спасать Фицроя и сразу же ускакал.

Теперь Анна вернулась и громко требовала, чтобы ее впустили.

— Конечно же, мы должны ее впустить, — спокойно промолвила королева Екатерина, когда я подвела ее к высокому окну и она своими глазами увидела Анну и услышала ее пронзительные крики.