Моника Маккарти - Любовь без преград

— В этом нет ничего предосудительного. Вы монахиня, и со мной ваша непорочность будет в безопасности.

Что-то в его улыбке и в том, как он сказал это, задело Дженну. Может быть, она неправильно восприняла то, что произошло? Неужели он дал ей понять, что она нисколько его не привлекает? Пусть она не стремилась ему понравиться, ее тщеславия хватило на то, чтобы эти слова затронули ее самолюбие.

Ей необходимо переодеться в новую рубашку и привести себя в порядок. Она была уверена, что тогда почувствует себя прежней. Особенно после того, как избавится от Ламонта.

— Я не хотела подвергнуть сомнению вашу честь. Ведь вы порядочный человек, не так ли?

— В большинстве случаев.

Дженна нахмурилась. Не такого ответа она ожидала.

— И как порядочный человек вы не станете принуждать женщину к поступкам, противоречащим ее желаниям?

Для рыцаря в данном случае был только один ответ, но Ламонт ответил иначе:

— Полагаю, это зависит от обстоятельств, потому что в данном случае я намерен прибегнуть к принуждению по отношению к вам. Поэтому, пока я схожу за своей лошадью, вы переоденьтесь и мы двинемся в путь.

Не дожидаясь ее ответа, он повернулся и оставил ее, онемевшую. Она далеко не сразу вновь обрела дар речи.

Похоже, ей не удастся так легко избавиться от него, как она надеялась. Впрочем, возможно, она вообще от него не избавится.

Что-то в выражении лица девушки вызвало у Юэна желание рассмеяться, едва он отошел от нее. Он готов был поспорить, что эта маленькая монашка нечасто слышала слово «нет». Однако когда он вернулся, ему уже было не до смеха. Поведение этой монашки вызвало у него раздражение.

Он пристально посмотрел на нее сверху вниз, сидя верхом на лошади и протягивая ей руку.

— Дайте мне руку.

Она покачала головой, при этом ужасная черная головная накидка вернулась на прежнее место, скрывая золотистую россыпь волос. Но Юэн помнил об этой красоте, и если как следует приглядеться — что он и делал, — то можно было увидеть отдельные золотистые пряди, на висках выбившиеся из-под накидки. Впрочем, их мягкость явно противоречила упрямо сжатым губам.

— Благодарю вас за ваше любезное предложение, однако я предпочитаю идти пешком.

Он обращался к ней с просьбой уже в третий раз, хотя было достаточно и двух. Юэн крепко сжал челюсти, но это не помогло сдержать резкость его слов. Его терпение иссякло.

— Это не любезность и не предложение, и мне наплевать на то, что вы предпочитаете. Вы сядете на эту лошадь добровольно, или я силой заставлю вас сделать это, но будьте уверены: так или иначе вы поедете со мной.

Глаза Дженны слегка расширились, но, к чести девушки, она не дрогнула под его пристальным взглядом.

— Вы выражаетесь неподобающе.

И это говорит женщина, которая только что угрожала английским солдатам лишить их половых органов?

— Уж как умею.

Юэн никогда не отличался любезностью в разговоре с дамами. Он вообще был грубым мужчиной. Это Максорли умел быть привлекательным, но Юэн — воин, а не трубадур. У него не было ни времени, ни склонности очаровывать кого бы то ни было. Его простая речь могла быть порой обескураживающей и даже грубой, но достаточно действенной. В сражении и других смертельно опасных ситуациях, в которых оказывалась Хайлендская гвардия, главными были ясность и краткость слов. Утонченности и нежности не было места. Кроме того, тот способ общения с женщинами, который доставлял ему удовольствие, не требовал долгих разговоров.

Внезапно его мысли вернулись к тому, о чем думать не следовало бы. Его взгляд на мгновение остановился на женской груди, прежде чем он резко отвернулся.

Боже, надо прекратить думать об этом! «Она монашка, — напомнил он себе. — Она принадлежит Богу».

Однако он подозревал, что, вероятно, пройдет немало времени, прежде чем он забудет вид прекрасного женского тела, скрытого под монашеской рясой.

Юэн сжал челюсти.

— Ну, что будем делать, сестра?

После длительной паузы она громко фыркнула и подала ему руку. По-видимому, сестра Дженна решила не испытывать дольше его терпение. Это было разумное решение. Она быстро усвоила, что в его словах не было пустых угроз: он делал то, что говорил.

Юэн легко поднял ее, усадил перед собой, и они двинулись вперед. По его оценке, они должны прибыть в Берик к следующему вечеру. Им предстояло преодолеть путь примерно в сорок миль, однако передвижение вдвоем на лошади по пересеченной местности, избегая дорог, требовало вдвое больше времени.

Юэну приходилось много раз пересекать границу за последние два года, когда он участвовал в опасных операциях Хайлендской гвардии по нападению на английские гарнизоны, размещавшиеся в замках, поэтому он хорошо знал местность. Ему знакомы были эти леса, он знал каждую тропинку среди деревьев, каждый склон холмов, каждый уголок природы, где можно оставаться незаметным.

Скорее инстинктивно, чем из-за реальной угрозы преследования, он старался по возможности не оставлять следов, однако из-за недавних весенних гроз это было почти невозможно. Тем не менее приближающийся дождь мог смыть эти следы. За то время, что он предоставил лошади для отдыха, пока он вновь «убеждал» сестру Дженну ехать с ним, на небе появились темные тучи, подул ветер, заставивший трепетать листву, и воздух стал заметно холоднее.

Однако приближение грозы не изменило его решения двинуться в путь. В конце концов Юэн усадил монашку перед собой и, обвив ее талию руками, чтобы взять поводья, внезапно осознал, что слишком поспешил, когда отказал ей в просьбе идти пешком. Когда он ощутил ее тело, ему чертовски трудно было помнить, что она монашка.

Надо сказать, что он никогда не держал в объятиях монашку и давно не ощущал такого приятного запаха колокольчиков, исходившего от нее. Это был знакомый запах цветов, покрывавших склон холма близ его дома в Ардламонте. Нежный цветочный аромат возбуждал его чувства, дразнил и заставлял прижимать ее к себе плотнее.

Проклятье, надо что-то делать! Может быть, произнести наиболее подходящую молитву: «Господи, не введи нас в искушение и избавь от дьявольского наваждения».

Он с трудом подавил стон, забыв о молитве, когда она снова прижалась к нему.

Боже, какая она приятная! И его тело среагировало.

Он пытался сохранять некоторое расстояние между ними, но движения лошади по неровной местности лишали его этой возможности. С каждым стуком копыт ее ягодицы касались его паха и спина прижималась к его груди. К тому же ее груди, которые он не мог забыть, бились упругой мягкостью о его руки.

Ни молитвы, ни мысленные запреты не могли предотвратить ответную реакцию его тела на этот интимный контакт. Его мужское естество сделалось твердым, но, к счастью, благодаря толстой коже его доспехов женщина едва ли могла почувствовать упирающуюся в нее плоть.