Анастасия Туманова - Страсти таборных цыган

– Да не дождется, немчин пузатый!!! – опомнившись, загремел Сыромятников на весь кабинет, и Митро с Кузьмой у дверей моментально подняли головы. Спохватившись, купец умолк. Приблизив к Данке перекошенное лицо с бешеными, налившимися кровью глазами, отрывисто прошептал:

– Чутку посиди и выходи с заднего ходу! Извозчик ждать будет! С собой ничего не бери! Не пожалеешь, мать моя, спасением души клянусь!

И, не смотря больше ни на Данку, ни на вскочивших ему навстречу цыган, быстро, грохоча сапогами, вышел из кабинета. Митро и Кузьма проводили его изумленными взглядами.

– Эй, сестрица, что это с ним? – Митро подошел к Данке, закрывшей лицо руками. – Куда помчался? О чем говорили-то?

– Ох, да ну вас всех… – простонала Данка, не поднимая головы. – Господи, да что ж ты мне смерти не шлешь? Что ж мучаешь-то? Господи, ну зачем я тогда не утопилась, зачем, дура? Чего ждала, на что надеялась? Ду-у-ура…

Митро коснулся ее плеча, снова что-то сердито и встревоженно спросил, но Данка уже ничего не слышала. В голове отчаянно шумело, кровь билась в висках, дрожали руки, а перед глазами все стояла и стояла насмешливая черноглазая физиономия Навроцкого, и звучали в ушах его последние слова, которые Данка день за днем повторяла себе, дожидаясь его в ресторане: «Не последний день живем, ясная пани…»

– Прощай, Казимир… – шепотом сказала она. Резко поднялась из-за стола, запахнула на груди шаль и пошла к дверям.

– Данка, куда ты? – растерянно крикнул вслед Митро. Она обернулась с порога, улыбнулась дрожащими губами.

– Не поминай лихом, Дмитрий Трофимыч.

– Да стой ты, зараза, подожди! – рявкнул Митро, делая шаг за ней, но Данка уже выбежала в узкий, темный коридор.

– Кузьма! Что встал, дурак, беги за ней! Не видишь, помраченье на бабу нашло? Беги, поганец, муж ты ей или нет?!

Кузьма не тронулся с места. Поймав взгляд Митро, он криво, неприятно усмехнулся, махнул рукой, опустился на пол и закрыл глаза.

Данка сломя голову мчалась к черному ходу, молясь о том, чтобы не споткнуться. Кто-то попадался ей навстречу, она слышала удивленные возгласы, но, не отвечая и не оглядываясь, бежала все быстрее. И вот – последний порог. Тяжелая дверь, на которую Данка кинулась грудью, с визгом отворилась, порыв холодного ветра ударил цыганку в лицо, разметал ее волосы, сорвал шаль. И тут же – сильные мужские руки, запах водки и соленых огурцов, распахнутое пальто и хриплый голос:

– Ненаглядная моя… Богиня… Царица небесная… Пролетка ждет, кони рвутся! Едем! Куда прикажешь, едем! Душу положу, все отцово наследство тебе под ноги брошу! Однова живем!

– Прочь вези… – прошептала Данка, обхватывая Сыромятникова за шею и пряча мокрое от слез лицо на его плече. – Сил моих нет… Пропади все… Ничего боле не нужно. Гори все огнем. Пошли мне бог смерти скорой… Устала я, Феденька, так устала, господи-и-и…

За оградой дожидалась черная, почти неразличимая в тени деревьев пролетка, чуть слышно похрапывали кони. Сыромятников поднялся со своей полубесчувственной ношей в экипаж, усадил Данку себе на колени, заботливо прикрыл ее полой пальто и зычно крикнул:

– Трогай!

Лошади рванули с места. Подковы цокали, звенели по невидимой мостовой, скрипели колеса, что-то жарко, сбивчиво шептал Сыромятников, а Данка сидела запрокинув голову, смотрела на дрожащие высоко в черном небе звезды и одними губами все повторяла, повторяла без конца, в такт стучащим по мостовой копытам коней: «Прощай, Казимир… Прощай… Прощай».

Барышники.

Господи.

Дружеское обращение к мужчине-цыгану.

Милая.

Парень.

Будьте счастливы, цыгане (приветствие).

Тетя.

Сестренка.

С богом.

Гадай, гадай… Говори: «Муж твой пьет, свекровь – злыдня… Плохо тебе в этом доме».

Варька, что мне делать?

Ничего, поговори с барином.

Нецыган.

Скорее, черти!

Ребята.

Иди, пляши!

Отец.

По обычаю, если невеста не была девственна, на ее родителей надевался хомут и вся свадьба считалась недействительной.

Девочка.

Нецыгане.

Врун.

Девчата.

Ильин день – 2 августа.

«Лапка» – деньги, которые посетители ресторана оставляли артистам сверх оговоренной, официальной платы за номер; своего рода чаевые.

Давно ли ты вдова?

Ты цыган?

Да, мы цыгане.

Мальчик.

Обращение к замужней женщине.

Доброй ночи.

Слушай.

Господи великий.

Баро – букв. «большой». Уважительное обращение к старшему мужчине.

С уважением к вам, цыгане.

Гризет – однотонная шерстяная или дешевая шелковая ткань с мелким тканым рисунком.

Богоматерь.

Игра слов; намек на широко распространенную в конце XIX века цыганскую польку «Любишь-шутишь».

От «ракли» – девушка-нецыганка.

Гладкокрашеный шелк высшего качества.

Одноцветная ткань из крученого шелка.

Дорогая шелковая ткань с волнистыми разводами.

Собачья кровь (польск.).

Старая.

Что говоришь?

«Болгарами» русские цыгане называли румынских цыган-кэлдэраров (лудильщиков), появившихся в России в 70-х гг. XIX в.

Будь здоров, счастлив и силен. Мы цыгане.

Настоящие цыгане.

У кэлдэраров незамужние девушки не носили монисто. Одну монету на шее могла носить лишь просватанная невеста.

Господи… Быстрее нужно…

Встаньте.

Пропали мы!

Идите!