Филиппа Грегори - Другая королева

Я чувствую, как отвага моя уходит, словно я истекаю кровью, я леденею. Во рту у меня вкус поражения, похожий на холодное железо, как мундштук для необъезженной кобылки. Хочется сплюнуть этот горький вкус. Хочется бежать, броситься ничком на землю и плакать, томясь по свободе. Но королева так не поступит. Нужно найти в себе смелость сбросить капюшон, выпрямиться и встать во весь рост, когда они подбегают и тычут в меня факелами, чтобы понять, кого изловили. Нужно стоять спокойно и гордо, меня должны увидеть королевой, пусть я и одета как служанка, в черный дорожный плащ. Нужно вести себя как королева, чтобы со мной не обошлись как со служанкой. Сейчас, в этот миг моего унижения, нет ничего важнее, чем сохранить королевское величие. Я королева. Смертный не может меня касаться. Мне нужно окружить себя чарами монаршей власти – одной, в темноте.

– Je suis la reine [13], – произношу я, но голос мой слишком тих.

Я слышу, как он дрожит от горя. Я выпрямляюсь, поднимаю подбородок и говорю громче:

– Я королева Шотландии.

Слава богу, они меня не хватают, они даже не касаются меня. Я бы, наверное, умерла от стыда, если бы на меня снова посягнули простолюдины. Воспоминание о руке Ботвелла у меня на груди, о его губах – на моей шее, жжет меня и сейчас.

– Предупреждаю! Не смейте меня трогать!

Они встают вокруг меня, опустив факелы, словно я ведьма, которую можно удержать лишь огненным кольцом. Кто-то говорит, что едет лорд Талбот, граф Шрусбери. Он обедал с сэром Фрэнсисом Ноллисом и лордом Скроупом, и они сообщили ему, что шотландская королева хотела бежать, как тать в нощи, но ее поймали.

Так-то он и видит меня впервые, прибежав на неверных ногах, с нахмуренным от тревоги лицом. Он видит, как я стою одна, в черном плаще, со сброшенным капюшоном, чтобы каждый мог меня узнать и понять, что меня нельзя трогать. Королева-помазанница, королева по крови с белым лицом. Королева во всем, властная в своем непокорстве, королева по осанке и позе – королева без трона.

Я – загнанная королева.

Они окружили ее с факелами в руках, словно ведьму, которую вот-вот сожгут. Подбегая, дыхания у меня уже нет, в груди теснит, сердце колотится от внезапной тревоги, я ощущаю, как вокруг нее все замерло, словно ее преследователи оцепенели от чар. Словно она и в самом деле ведьма, и один взгляд на нее обратил всех в камень. Одной рукой она придерживает отведенный с лица капюшон, я вижу ее темные волосы, остриженные неровно и коротко, как у уличного мальчишки, белый овал ее лица и сияющие темные глаза. Она смотрит на меня без улыбки, и я не могу отвести взгляд. Мне надо бы поклониться, но я не могу. Надо бы представиться, ведь это наша первая встреча; но я не могу найти слов. Кто-нибудь должен был меня представить, надо было послать герольда, чтобы объявил мои титулы. Но я чувствую себя перед ней, словно голый: есть лишь она, и есть я, и мы стоим лицом к лицу, как враги, глядя друг на друга поверх огня.

Я смотрю на нее, вбирая каждую ее черту. Смотрю, не отводя глаз, пялюсь, как мальчишка. Хочу заговорить с ней, отрекомендоваться в качестве ее нового хозяина и попечителя. Хочу выглядеть учтивым светским человеком перед этой повидавшей мир принцессой. Но слова не идут, я не могу подобрать ни французских, ни английских. Надо бы пожурить ее за эту безрассудную попытку побега; но я онемел, я бессилен, она словно вселила в меня ужас.

Пылающие факелы окружают ее алым светом, словно она – горящая святая, огненная святая, красная и золотая; но серный запах дыма кажется смрадом самой преисподней. Она похожа на существо из иных миров, не женщина и не мальчик, горгона в своей грозной ледяной красоте, страшный ангел. При виде нее, окруженной огнем, чужой и тихой, меня охватывает молчаливый ужас, словно она – некое знамение, пылающая комета, предрекающая мне смерть или несчастье. Я напуган до глубины души, хотя и не знаю, чего боюсь, и я стою перед ней, не в силах сказать ни слова, как невольный апостол, склоняющийся в ужасе, но не знаю почему.

Мария, эта королева, от которой одни неприятности, мешкает сколько может. Кто-то ей сказал, что замок Татбери – неподходящее место для королевы по крови, и теперь Ее Величество отказывается сюда приезжать и требует, чтобы ее отправили ко двору ее доброй кузины, где, как ей прекрасно известно, отмечают двенадцать дней Рождества – пирами, танцами и музыкой. И душой этих празднеств будет королева Елизавета, легко порхающая по дворцу с радостным смехом, потому что шотландцы, главная угроза миру в ее государстве, ссорятся между собой, а главная ее соперница в борьбе за власть, другая королева Англии, их королева, в плену, и выпускать ее не собираются. То есть я, полагаю, должна называть ее почетной гостьей, превращая Татбери во что-то большее, чем наскоро выстроенную темницу.

Должна сказать, Мария, королева Шотландии, не единственная, кто сейчас предпочел бы оказаться в Хэмптон-корте на праздновании Рождества и не испытывает радости при мысли о долгой холодной зиме в Татбери. Я слышала от друзей, сообщающих мне все сплетни, что на руку Елизаветы объявился новый претендент, великий герцог Австрийский, который готов стать нашим союзником против Испании и Габсбургов, и Елизавета сама не своя от нежданного желания ухватиться за эту последнюю возможность стать женой и матерью. Я знаю, что сейчас начнется при дворе: мой друг Роберт Дадли будет улыбаться, но настороженно – последнее, что ему нужно, это соперник в вечном ухаживании за королевой. Елизавета будет охвачена лихорадкой тщеславия, в ее покои каждый день станут приносить новые наряды, и состоящие при ней женщины возрадуются обноскам. Сесил устроит так, чтобы все вышло, как нужно ему – что бы ему ни было нужно. И я должна быть там, наблюдать и сплетничать с другими.

Мой сын Генри, состоящий при лорде Роберте Дадли, пишет, что Дадли никогда не допустит брака, который лишит его места при Елизавете, и что он воспротивится замыслам Сесила, как только старый лис откроет карты. Но я за брак – за любой брак. Бога ради, пусть она за него выйдет. Она откладывала столько, сколько не посмеет ни одна женщина, ей тридцать пять – опасный возраст, чтобы рожать первенца; но ей придется стиснуть зубы и сделать это. Нам нужен от нее сын, нам нужен наследник английского трона. Нам нужно знать, куда мы идем.

Англия – предприятие, такое же поместье, как другие. Нужно иметь возможность планировать наперед. Мы должны знать, кто его унаследует и что ему достанется, мы должны предвидеть, как он распорядится своим наследством. Должны увидеть своего будущего хозяина и понять, какие у него планы. Должны знать, лютеранином он будет или папистом. Те из нас, кто живет в перестроенных аббатствах и ест с церковного серебра, особенно жаждут это знать. Господи, пусть она в этот раз примет соискателя, выйдет за него и даст нам нового доброго протестантского управляющего английским делом.