Кристофер Гортнер - Последняя королева

– Ваше высочество, – ухмыльнулся он, – вам придется подчиниться, или я буду вынужден прибегнуть к более жестким мерам.

Я набросилась на него, вонзила ногти в лицо. Он отшатнулся, хватаясь за расцарапанную щеку. Стражники поколебались, но никто не осмелился притронуться ко мне, когда я с пронзительным криком метнулась к лестнице.

У подножия лестницы стояла донья Хосефа с моими фрейлинами. По ее морщинистому лицу текли слезы. Повернувшись к двери, я успела увидеть, как коннетабль и другие вельможи садятся на лошадей. Отец был уже у ворот, с силой дергая руками в перчатках за поводья. Перед ним, вцепившись в луку седла, сидел мой Фернандито.

– Мама! – крикнул он, увидев меня. – Забери меня! Хочу к тебе!

Я открыла рот, но вместо дикого, отчаянного вопля из него вырвался лишь немой призыв.

Взглянув на меня, отец пришпорил коня и галопом унесся прочь. За ним последовали вельможи. В пустом дворе поднялось облако пыли.

За моей спиной послышались шаги стражников и Вильены.

Меня заперли в моих комнатах. Я сидела, скорчившись на полу в плаще и платье, подтянув колени к подбородку и делая вид, будто не замечаю ненавистных женщин, которые в сопровождении стражника приносили мне поесть. Я не притрагивалась к еде, не слушала их мерзкое кудахтанье и требования прекратить недостойное поведение. Лишь услышав среди них голос Иоанны, я вскочила и накинулась на нее словно бешеная, швырнула подвернувшимся под руку блюдом так, что его содержимое разлетелось во все стороны. Вскрикнув, она стрелой вылетела за дверь и больше не возвращалась.

После этого ко мне пустили Беатрис. Она шепотом рассказала, что Сорайю и Лопеса прогнали со службы, дом окружили, а ворота заперли на засов. Свежую еду привозили из города и оставляли за воротами, где ее забирал кто-то из стражников.

– А что с моей дочерью?

– Она здесь. Ей не сделали ничего плохого. Донье Хосефе разрешили остаться и ухаживать за ней. Но Вильена постоянно наблюдает за инфантой, как и за всеми остальными, хотя она еще совсем дитя.

Я смотрела на нее сквозь слезы. Только теперь я осознала, что мои волосы спутанными космами падают на лицо, и ощутила дурной запах собственного немытого тела.

– Я пошлю за горячей водой, чтобы вы могли помыться, – сказала Беатрис. – Позвольте мне о вас позаботиться.

Возражать я не стала. Переодевшись в чистое платье, я даже немного поела и начала размышлять над тем, что меня ждет. Как ни пыталась Беатрис, она ни от кого не смогла добиться толку, однако сказала, что Сорайя осталась в Аркосе. Она поселилась в городе и ежедневно приходила к воротам, умоляя, чтобы ее впустили, но каждый раз получала отказ. Лишь после неоднократных просьб Беатрис Вильена предоставил мне пергамент, воск и чернила для писем, которые он, естественно, намеревался просматривать перед отправкой.

Милости от отца я не ожидала и писать ему не стала, но написала своей сестре Каталине в Англию, излив ей свою душу и прося прощения, что не могу помочь ей в трудную минуту, но не в силах допустить даже мысли отказаться от вверенного мне матерью трона. Впрочем, отдавая письмо Беатрис, я сомневалась, что оно вообще дойдет до Каталины, а вспомнив кошмарную сцену с отцом, вновь спросила себя: стоило ли отказываться от предложения Генриха Тюдора и тем подписывать себе приговор? Даже направилась к двери, чтобы позвать Вильену и сказать ему, что передумала, – но тут же остановилась. Я никогда не смогла бы так поступить, а отец никогда бы меня не отпустил. Возможно, это вообще не входило в его намерения, мой отказ лишь развязал ему руки и позволил осуществить замыслы, которые он вынашивал со дня смерти Филиппа.

Шли недели. Я послала еще несколько безобидных писем маркизе де Мойя в Сеговию и моему сыну Карлу во Фландрию, но бо́льшую часть времени посвящала ведению этих записей, дабы запечатлеть свой жизненный путь.

И я продолжала ждать. Однажды вечером, принеся ужин, Беатрис рассказала, что никаких важных вестей прежде не было, поскольку отец отсутствовал в Кастилии, подавляя какой-то мятеж на юге. Но теперь он вернулся, достигнув согласия с повстанцами.

Она наклонилась ко мне, и глаза ее лихорадочно блеснули на усталом лице:

– Я подслушала, как Вильена говорил этой лисице Иоанне, будто адмирал послал его величеству письмо, в котором возражал против вашего заточения. Он писал, что Кастилия никогда не откажется от борьбы за свою законную королеву и его величеству надлежит как следует подумать о спасении своей души, прежде чем совершить поступок, которого ему никогда не простят ни Господь, ни Испания.

Я сжала ее руку, и голос мой дрогнул:

– В таком случае еще не все потеряно.

Беатрис обняла меня:

– Что бы ни случилось, я всегда буду с вами, mi princesa.

Той же ночью за мной пришли.

Откинув с лица волосы, я увидела собравшиеся вокруг моей постели безликие фигуры. В свете факела блеснула сталь. Испуганно вскрикнув, рядом проснулась Беатрис. Взгляд мой упал в изножье кровати – там стоял Сиснерос, чьи глаза пылали словно угли на белом как смерть лице.

– Пора вставать, ваше высочество.

Поднявшись с постели, я почти не чувствовала, как Беатрис снимает с меня ночную сорочку и одевает в теплое темное платье.

– Ты знаешь, куда мы едем? – прошептала я, пока она дрожащими руками пристегивала рукава.

– Нет, – прошептала она в ответ, взглянув мне в лицо полными слез глазами.

Я взяла ее за руку, борясь с нахлынувшей волной парализующего страха.

Полчаса спустя я вышла в холодный зал вместе с Беатрис. Кроме Сиснероса и Вильены, там присутствовал целый отряд стражи. Сердце мое забилось быстрее. Взглянув в сторону двора, я увидела на пороге донью Хосефу с закутанной в шаль моей дочерью на руках. Разбуженная посреди ночи Каталина плакала. Я тотчас же шагнула к ней.

Вильена щелкнул пальцами. Стражник забрал Каталину у доньи Хосефы и вышел. Донья Хосефа разрыдалась, прижимая шаль к лицу.

Я повернулась к Вильене:

– Куда вы забираете мою дочь?

– Крестьянка и ваши фрейлины останутся здесь. Вы и инфанта поедете с нами.

– Останутся здесь? Но они нужны мне. Они должны поехать со…

– Вам будут прислуживать другие. – Он схватил меня за локоть, вонзая пальцы в кость. – Идемте и не смейте возражать.

– Руки прочь, изменник! – выдохнула я.

Встретившись с моим взглядом, он отпустил меня и махнул в сторону двери:

– Ваш паланкин ждет.

Я оглянулась. Беатрис стояла в окружении стражников, а рядом с ними, с высоко поднятой головой, – моя сводная сестра Иоанна. Она издевательски присела в реверансе, и у меня перехватило дыхание.

Ночь была беззвездной и безлунной. Между четырьмя лошадьми-тяжеловозами висел закрытый паланкин. При виде его я споткнулась и оглянулась назад, а когда увидела, как на повозку под руководством коннетабля грузят гроб Филиппа, у меня подогнулись колени. Коннетабль обернулся, и меня приковал к месту вид его ужасного шрама и пронизывающий взгляд единственного глаза. Губы под черной бородой изогнулись в похожей на улыбку гримасе. Как и его жена Иоанна, он всегда служил моему отцу.