Маргарита Свидерская - Юность Екатерины Великой. «В золотой клетке»

Тонкий пальчик изящной женской руки, обрамленной в кружевной рукав темно-синего бархатного платья, рисовал узоры на заиндевевшем окне. В темные пятнышки на оттаявшем после прикосновения стекле проглядывали очертания домов, где в окнах мерцали одинокие огоньки. У окна стояла Ее Императорское Высочество Екатерина Алексеевна – супруга недавно взошедшего на престол Российской империи Петра Федоровича, племянника почившей двадцать пятого декабря прошлого года (всего месяц назад) Елизаветы Петровны из династии Романовых.

Екатерина Алексеевна грустила: она вновь беременна, на сей раз не от мужа. Отцом ребенка был влюбленный в нее гвардеец Григорий Орлов, что темпераментом и едва скрываемой страстностью сметал на пути все сословные преграды, будил мечты о несбыточных, далеко идущих планах. Их связь длилась уже давно, Екатерина подозревала, что и ее не удалось скрыть от Петра Федоровича – во дворце слишком все пронизано наушничеством, даже после смерти Елизаветы Петровны нравы придворных не изменились. И, конечно же, едва ли не главным объектом для слежки была она – Екатерина. Сплетни и разговоры по большей части и повлияли на отдаление супругов, Петр уже не так часто спрашивал ее совета, полностью полагаясь на канцлера Воронцова. Была и еще одна причина охлаждения – племянница канцлера Елизавета Воронцова – любовница государя – чрезвычайно «тихая» молодая женщина, во всех причудах потакавшая Петру.

От размышлений Екатерину оторвал стук дверью. С поклоном вошел слуга с вязанкой дров и служанка. Последняя сделала реверанс и спросила:

– Ваше Императорское Высочество, подать ли чаю?

– Да, принеси. Меду тоже, – и повернулась снова к окну, пытаясь в очертаниях домов рассмотреть тот единственный, где проживал Григорий Орлов.

Екатерину настолько усиленно оттесняли от царственного супруга, что она уже всерьез начала беспокоиться о своей судьбе. Собственно, в шатком положении Екатерина была постоянно, ей все время приходилось приспосабливаться и выкручиваться. Память услужливо высветила некрасивую сцену из юности, и Екатерина нервно передернула плечами, укутанными в меховое манто, на мгновение прикрыла глаза. Щеки тут же заалели, как тогда, от полученных пощечин, которыми ее щедро наградила маменька – княгиня Иоанна-Елизавета Ангальт-Цербстская.

В сущности, тогда Екатерине часто доставались оплеухи от родительницы – весьма темпераментной и заносчивой женщины. Но тот случай прочно засел в памяти и навязчиво напоминал о себе, едва Екатерина, по доброте душевной, вдруг начинала грустить о превратностях судьбы. После него она твердо взяла судьбу в руки.

Поздним летним вечером Екатерина, предоставленная самой себе (маменька отправилась верхом в гости к принцу и принцессе Гессен-Гомбургским; Петр, еще жених, развлекался самостоятельно в своих покоях), решила прогуляться по саду – слишком душно было в комнатах.

Женщины, что прислуживали ей, радостно поддержали предложение, суетливо похватали шали и выстроились рядком в ожидании замешкавшего камердинера Тимофея Евреинова, убежавшего кликнуть для сопровождения еще двух бездельников-лакеев. Екатерине не терпелось быстрее покинуть покои еще по одной причине: несносная Шенк отсутствовала, появился шанс улизнуть и весело, без одергиваний и нравоучений просто прогуляться.

– Вы без матушки уходите в такое время?! – В дверях внезапно появилась соглядательница Шенк. Свита с Екатериной не скрыла огорченного вздоха.

– Душно. Мы прогуляемся по парку, – решила настоять на самостоятельности Екатерина. – Если матушка спросит меня, когда вернется из гостей, позовите.

Внешне Екатерина давно научилась на лице держать невозмутимую маску, старательно скрывая, как испуганно то стучит, то замирает сердце. Шенк поморщилась, но не желала уступать:

– Ваша матушка рассердится. Это неприлично!

– Я иду не одна, меня будут сопровождать мои женщины и вот, – Екатерина взмахнула рукой, указывая на входящего камердинера с лакеями внушительного роста. – С охраной. К тому же мы будем гулять здесь же под окнами. Вы легко можете меня известить, когда матушка появится! – Екатерина сделала два мелких, осторожных шажка к двери. Край пышной юбки вынырнул в коридор, благополучно миновав порог комнаты. Строгого оклика, коим славилась Шенк, не последовало. И Екатерина выпорхнула на свободу, облегченно вздохнув и радостно улыбаясь.

В отсутствии неприятной дамы Шенк, да и матушки, Екатерина с женщинами прекрасно провела вечер, стараясь не думать о возможных последствиях. Вернулись с прогулки веселыми, в прекрасном настроении, его тут же испортила Шенк, которая встретила ослушницу у окна и с довольным видом сообщила:

– Ее Светлость легли спать рассерженными вашим отсутствием!

– Вам ничего не стоило за мною послать, раз я была нужна матушке! Почему вы этого не сделали?

– И где бы я вас искала?! К тому же даме, одной, неприлично в такое время бегать!

– Достаточно было приказать любому лакею нас найти! – возмутилась Екатерина.

– Вы забрали их с собою! – настаивала Шенк.

Екатерина покачала головой, решив стоять до конца:

– Вы специально не позвали меня!

– Вот как, с чего бы это?

– Чтобы досадить! – Екатерина едва успела замолчать, а так хотелось добавить: «Чтобы в очередной раз вызвать скандал, чтобы…» Причин было слишком много – накопились за столь короткий срок.

На застывшем лице Шенк вдруг оживились тонкие губы, на них мелькнула довольная улыбка, дама сделала реверанс и удалилась с гордым видом, пренебрежительно бросив через плечо:

– Княгиня устала и просила ее не будить.

Екатерина гордо вздернула острый подбородок и отвернулась, повернувшись на каблуках, она направилась к алькову – пора спать. Утром все прояснится. Но внутри перепуганной пташкой трепетало сердце – Екатерина не знала, что наговорила Шенк ее матери. В сильном беспокойстве она уснула, тщетно убеждая и успокаивая себя, что не совершила ничего, совершенно ничего дурного и предосудительного; и матушка выслушает, поймет ее объяснения и примет сторону дочери. Ей очень хотелось верить, что они вместе еще весело посмеются над этой противной доносчицей Шенк!

Едва проснувшись, Екатерина быстро собралась и направилась в покои матери. Княгиня еще не встала и полулежала, опираясь на две большие подушки, коих в множестве раскидала на высокой постели под балдахином. Он столь умело был задрапирован, что потертости ткани едва проглядывали в пышных складках. На коленях матушка держала небольшой серебряный поднос, где разместилось блюдце, на него она периодически ставила крохотную кофейную чашечку, сделав маленький глоток и промокнув губы небольшой салфеткой, лежавшей рядом с блюдцем. Волосы Ее Светлости были неубранные и торчали подмятыми прядями во все стороны, придавая ей взъерошенный и сердитый вид, белый с кружевами ночной чепец сиротливо валялся в подножье кровати. Маленькие глазки, немного с прищуром, смотрели прямо перед собою, в чашку, и тоже не работали на смягчение образа доброй «маменьки».