Филиппа Грегори - Широкий Дол

– Нет, разговоры о постепенных улучшениях в будущем мы уже слышали, – сказала Селия. Она стояла у окна, и небо за ней казалось живым: черные клубящиеся тучи были снизу подсвечены ослепительно ярким, оранжевым светом заката. – Сейчас нужно действовать более решительно. Нам нужно все это переменить. Это совершенно неправильно, когда мы у себя за столом по-прежнему лакомимся изысканными яствами, а люди в нашей деревне умирают от голода ради того, чтобы мы могли стать еще богаче. Это не по-христиански! Между богатыми и бедными не должно существовать такой огромной пропасти. Я никогда не соглашусь с тем, что отныне так и должно быть. Ты правишь Широким Долом, как настоящий тиран, Беатрис; только ты можешь решить здесь любой вопрос, так сделай же что-нибудь, чтобы бедняки не умирали от голода! Я не позволю, чтобы это продолжалось и дальше!

– Я управляю Широким Долом, стремясь по возможности увеличить наши доходы… – начала было я, но Селия резко прервала меня:

– Ты не управляешь Широким Долом, Беатрис, ты его уничтожаешь! – И в ее звонком голосе отчетливо слышались презрение и упрек. – Ты разрушаешь все, что любишь. Ты по природе своей разрушительница. Когда-то я очень любила тебя и полностью тебе доверяла, но это было ошибкой. Ты обожала Широкий Дол, однако именно ты уничтожила все, что в нем было хорошего. Ты обожала гулять по его лугам, но их больше нет. Ты любила охотиться в его лесах, но они проданы или выкорчеваны. Ты любила ездить верхом по холмам Широкого Дола, но по твоему приказу тяжелые плуги поднимаются все выше и выше и скоро совсем сровняют их склоны с окрестными полями. Ты разрушительница, Беатрис. Ты разрушаешь даже то, ради чего сама же прилагаешь столько сил, ради чего работаешь. – И она вдруг взглянула на Джона, и я поняла: она думает, что я пыталась разрушить и этого человека, которого когда-то любила.

Я тяжко вздохнула, и этот вздох прозвучал скорее как хриплый стон; она словно показала мне мою жизнь в зеркале, и я понимала: она права в этой своей жестокости.

– Я не стану жить с тобой в одном доме, пока ты будешь продолжать эти разрушения, – сказала Селия холодным тоном судьи, выносящего смертный приговор через повешение. – Я не позволю тебе растоптать нашу мораль, заставить и нас участвовать в том ужасе, который творишь ты сама. Я не стану губить голодной смертью людей, которые смотрят на нас с надеждой, думая, что мы защитим их.

Она умолкла, и в комнате на какое-то время воцарилась полная тишина. Гарри перевел взгляд с разрумянившегося лица жены на мое побелевшее лицо, но ничего не сказал. Я покусывала губы, пытаясь успокоиться, потом резко выдохнула и поняла, что сумею одержать над Селией верх. У меня найдутся нужные слова! У меня хватит сил! Я смогу сразить ее наповал!

Но острый взгляд Джона по-прежнему преследовал меня, и он успел взять слово первым.

– Вы ошибаетесь, Селия, – сказал он, и я быстро глянула на него, своего неожиданного союзника. – Да-да, ошибаетесь. – Его глаза ясно и остро смотрели прямо на меня. – У крестьян есть защитник! – Эта подчеркнутая интонация удивила Селию, и она тоже посмотрела на меня. Даже Гарри несколько встрепенулся. – У них действительно есть защитник, – повторил Джон. – Это Браковщик. И он уже прибыл в Широкий Дол.

– Нет! – вырвалось у меня. Я в два прыжка пересекла комнату и вцепилась в лацканы Джона, заглядывая ему в лицо широко открытыми глазами. – Это неправда. Ты нарочно меня мучаешь, как я мучила тебя. Скажи, ты ведь солгал?

Однако Джон без малейшего сочувствия посмотрел на меня и сказал:

– Нет, Беатрис. Это правда. Браковщик уже в Широком Доле. Я сам слышал, как крестьяне сегодня вечером говорили об этом. Кто он? И почему он внушает тебе такой ужас?

Я стояла с полузакрытыми глазами; я была почти в обмороке, и Джон, почувствовав это, умело, но неласковыми руками подхватил меня под локоть и прислонил к себе, желая поддержать, внимательно вглядываясь в мое побелевшее лицо. Но взгляд его оставался достаточно жестким, вопрошающим, и я посмотрела в окно за его плечом, где открывался знакомый, безопасный и такой любимый пейзаж.

И сразу увидела их.

Двух черных псов прямо посреди моего розария. Они застыли в полной неподвижности – точно так же застывали и хорошо обученные псы нашего егеря, когда он приказывал им: «Стоять!» или «Лежать!», а сам подглядывал откуда-нибудь из густой тени. Спаниель, черный, как бархат моего траурного платья, насторожив уши, уставился большими блестящими глазами на наш дом. Черная ищейка, помесь колли с борзой, лежала, высоко подняв голову, точно некий геральдический зверь, и тоже внимательно следила за нашим домом. За мной.

– Да, он здесь, – сказала я и сделала несколько неверных шагов к креслу у камина, но ноги подо мной подогнулись, и я, наверное, упала бы, если бы чья-то жесткая рука не ухватила меня за плечо. Я рухнула в кресло и, подняв глаза, с изумлением увидела склонившуюся надо мной Селию. Она все еще держала меня за плечо, но прикосновение это было далеко не ласковым, а ее глаза смотрели на меня холодно.

– Кто «он»? – спросила Селия, и в моих ушах от испуга словно зазвенело многократное негромкое эхо: «Кто он? Кто он? Кто он?»

– Он пришел за Джулией? – снова спросила Селия, еще крепче сжав мое плечо своей маленькой ручкой. Потом, охваченная своим собственным страхом, она сильно меня встряхнула и повторила свой вопрос: – Он пришел за Джулией?

Я тупо на нее смотрела и молчала. От страха я едва могла вспомнить, кто такая Джулия. Я видела перед собой только двух черных псов, не сводивших глаз с окон нашей гостиной и ждавших лишь приказа хозяина, который пошлет их вперед.

– Это отец Джулии? Он за ней пришел? – Пронзительный, на грани истерики, голос Селии все никак не мог проникнуть в мою отупевшую от ужаса душу.

– Да, – почему-то вдруг сказала я, не заботясь о том, что именно я говорю. Да мне, собственно, все уже было совершенно безразлично. – Да, да, да!

Селия охнула, словно я дала ей пощечину, и, не в силах выговорить ни слова, протянула руки к Джону.

– Что? О чем это таком вы говорите? – спросил Гарри. Он был ошеломлен. Его надежный и безопасный мир вдруг, как-то слишком быстро, стал разваливаться на куски. Казалось, сама основа этого мира подмыта с нескольких сторон сразу. – Что вы обе несете? Отец Джулии я!

– Нет, – с каким-то тупым равнодушием возразила ему Селия, хотя слезы так и лились у нее по щекам, а Джон крепко держал ее за руку. – Нет. Это еще один поступок твоей сестры-разрушительницы. Беатрис тебя обманывала. Она и меня обманула. А потом весьма хитро заставила меня обманывать тебя. Я не мать Джулии. Джулия – дочь Беатрис. А теперь за ней явился ее отец.

Гарри испуганно уставился на меня.