Бертрис Смолл - Адора

Али Яхиа поклонился императрице и уже собрался было уйти, но вдруг остановился.

— Ваше величество, не сочтите за дерзость, но можно я задам вам один вопрос? Не от имени султана, а от себя.

Елена кивнула.

— Госпожа, за что вы так ненавидите свою сестру? Насколько я знаю, она добрый и мягкий человек. Елена резко и неприятно засмеялась.

— Почему ты решил, что я ненавижу ее? Я ее очень люблю и желаю ей только добра. Однако она всегда должна знать, кто в доме хозяин. А хозяин в доме — я. Она убежала от султана Мурада, но разве имела она на это право? Нет, не имела. Кстати, я могу дать твоему господину хороший совет. Если она начнет хорохориться, пусть он побьет ее. Сильно побьет, так, чтобы на ее белоснежном тельце остались черные синяки. Пусть султан Мурад не стесняется, скажи ему, что лучше всего бить женщину в живот — его самое уязвимое место.

Елена говорила в каком-то исступлении, казалось даже, что она получает наслаждение от своих слов.

— Но все-таки, почему вы так ее ненавидите! — рискнул снова спросить Али Яхиа.

Эти его слова отрезвили Елену. Она как бы очнулась от жуткого сна.

— Я старше Феодоры, — сказала она уже не визгливым и резким, а тихим и грустным голосом. — Но мои родители почему-то постоянно предпочитали мне Феодору. Они никогда не говорили об этом, но я всегда это знала. Когда моя мать умирала, я ухаживала за ней, как за ребенком, и знаешь, каковы были ее последние слова? Я скажу тебе, Али Яхиа! Сама не знаю зачем, но скажу. Ее последние слова были: «Феодора, любовь моя, я больше никогда не увижу тебя». Ни слова обо мне! Понимаешь, Али Яхиа, ни слова. А я ведь любила мать не меньше Феодоры, но она всегда на первое место ставила мою сестру. Отец тоже больше любил ее. Он говорил, что она единственная унаследовала его ум. Чепуха! Если б у нее был отцовский ум, она никогда бы не побежала искать защиты у меня и Иоанна. Она просто всегда строила из себя умную, а на самом деле была глупа! Вся ее сила заключается в ее странных глазах. Когда смотришь в них, кажется, что разговариваешь с удивительным человеком. Так вот, Али Яхиа, я хочу, чтобы она навсегда исчезла из моей жизни! Чтобы я больше никогда не видела этих глаз! Никогда!

— Теперь выполнение вашего желания зависит от вас, госпожа. Если все будет хорошо, то самое большее через несколько месяцев ваша сестра уедет из вашей страны, — ответил Али Яхиа.

Было видно, что ему не очень-то нравилось, что говорила византийская императрица. Он любил Феодору и знал, что она и вправду умна. Однако возражать и спорить с императрицей не мог, ограничившись своим замечанием.

Елена уже успокоилась и, кажется, жалела, что открылась постороннему человеку. К тому же, посмотрев на Али Яхиа, не трудно было понять, какие мысли одолевают его. Но сказанного не вернешь; да и человек, которому она открылась, был слишком незначительный, чтобы причинить ей какой-нибудь вред. Она пожелала ему доброго пути и, когда он вышел, забыла о его существовании.

После ухода Али Яхиа императрица находилась в непонятном для окружающих, странном возбуждении. Ненависть к Феодоре была настолько сильна, что неудача этого плана, возможно, сделала бы Елену несчастной на всю оставшуюся жизнь. Но пока для Елены все складывалось удачно, и она не скрывала своей радости.

— Давненько я не видела твоих слез, Феа, — бормотала она, — надеюсь, что скоро ты мне доставишь такое удовольствие.

Последний раз она видела плачущую Феодору тринадцать лет назад, когда та, маленькой девочкой, уезжала из Константинополя в Турцию.

Но одна вещь мешала Елене в полной мере праздновать свою победу. Ей было непонятно, почему мужчины так сильно влюблялись в ее сестру. Александр отверг Елену, но влюбился в Феодору. Мурад ради Феодоры соглашается на ужасную интригу, и коль она не удастся, а он и Елена будут уличены, то ему может грозить даже отречение от престола — турецкие законы на этот счет суровы.

Ночь Елена провела со своим последним фаворитом, известнейшим в империи врачом, Юлианом Цимисхием. Она надела просторное платье из тонкой голубой ткани. В ярко освещенной комнате сквозь ткань отчетливо просматривались очертания ее тела, даже большие напряженные соски, по-видимому сильно возбуждающие Юлиана. Кроме него и Елены в спальне находилась прекрасная голубоглазая девочка десяти лет. Ее худенькое детское тельце едва прикрывала короткая тоненькая туника. Когда Юлиан Цимисхий переводил взгляд с груди Елены, глаза его загорались ярким сладострастным блеском. В Константинополе ходили слухи, что он большой любитель маленьких мальчиков и девочек.

Елена взирала на гостя с доброжелательной улыбкой, он же, еще не зная, чего ожидать от сегодняшнего вечера, был несколько скован.

— Мой дорогой друг, — начала Елена, — мне нужен очень добротный, но не быстро действующий яд. Я должна рассчитаться со своим смертельным врагом. Но чтобы никто не заподозрил, что он умер от яда. Все должны думать, что он умер от обычного отравления или еще от чего-нибудь.

— Это очень трудно сделать, ваше величество. Такие снадобья, как правило, весьма дорого стоят. Елена понимающе усмехнулась.

— Я все же думаю, что тебе надо его изготовить. Я не поскуплюсь. Кстати, как тебе нравится Юлия? — спросила она, указав на девочку. — Она привезена из Грузии, и ей десять лет. Не правда ли, она очаровательна? — Сказав это, императрица посадила ребенка рядом с собой, наклонила голову и поцеловала нежные, еще совсем детские губы.

Юлиан Цимисхий с нескрываемым вожделением смотрел на еще несформировавшееся тело девочки. Особенно его зажигало, что, несмотря на совсем крошечную грудь, соски у Юлии были большие, розовые и длинные.

Елена, оторвавшись наконец от губ девочки, бесстыдно демонстрировала Юлиану прелести детского тела.

— Я достану требуемое!!! — захрипел Юлиан. Казалось, что, не будь сейчас в комнате Елены, он набросился бы на Юлию, как голодный зверь. — Только скажи мне, кто жертва — мужчина или женщина? Это очень важно. То, что действует на самца, не действует на самочку.

— Самец.

— Подойдет порошок, который надо подсыпать в ванну?

— Нет, он может купаться со своей женой, а я совсем не желаю ее смерти. Мне нужен яд, от которого, даже при случайном стечении обстоятельств, не пострадает никто, кроме моей жертвы.

— Я дам тебе порошок, который надо будет подсыпать в воду для бритья. Яд действует не сразу, а когда просочится через кожу и попадет в кровь. Никто не сможет ничего заподозрить. Жертва сначала будет чувствовать легкое недомогание. Потом ему станет трудно ходить, он сляжет в постель и умрет. Яд полностью растворится в крови, так что никто даже не сможет предположить, что было умышленное отравление.