Моника Маккарти - Суровая нежность

– Похоже, я немного опоздал.

Щекам стало жарко от его неприличного намека, но она не собиралась позволить желанию ослабить ее решимость.

– Что ты здесь делаешь, Магнус?

Взгляд его метнулся к маленькой горке вещей, которые она сложила на кровати, чтобы утром уложить в сундук Мюриел. В любом случае большая часть их принадлежала подруге.

– Я слышал, ты опять бросаешь меня, но не мог поверить, что ты так легко сдашься.

– Легко? – возмутилась она. Да как он смеет! Она так долго боролась за то, чтоб переубедить этого упрямца.

– Ты не много берешь, – заметил он, оставив без внимания ее сверкающий гневом взгляд.

– Мои сундуки были в другой башне. В той, что сгорела, – напомнила она. Глаза ее сузились. – Почему ты улыбаешься?

– Я просто подумал, какая жалость, что все твои модные платья пропали.

Негодяй! Хелен сложила руки на груди.

– Что ж, придется заказать новые.

Он ничего не сказал, но взгляд его был красноречивее слов.

– Ну, это мы еще посмотрим.

Почему он ведет себя так, словно имеет над ней какую-то власть? С какой стати распоряжается? Он что, не слышал ее отказа?

Очевидно, нет.

Глаза Хелен потрясенно расширились, когда он начал снимать с себя дублет. Бросив его на стул, стащил и рубашку, и вот она уже таращилась на его голую грудь. Рот стал наполняться слюной, а в ногах появилась слабость. Загорелая, широкая, бугрящаяся блестящими в свете свечей мускулами, она была поистине великолепна.

И негодник знал это. Он точно знал, какое впечатление производит на нее вид его голой груди. И без зазрения совести использовал запрещенный прием. Глаза ее сузились.

– Что это ты делаешь?

– Ванна выглядит так соблазнительно. Жаль будет, если столько теплой воды пропадет зря.

– Я думала, ты предпочитаешь холодное озеро.

Он засмеялся.

– Ну, подозреваю, что теперь оно будет требоваться мне не так часто.

Она ничего не понимала.

– Ты что, не слышал, что я тебе сказала? Я отказалась от твоего предложения о браке.

Он бросил на нее раздраженный взгляд.

– О, я слышал. Не глухой.

Она забыла, что хотела сказать, когда он распустил завязки своих чулок, а потом и штанов. И те и другие с каким-то порочным звуком упали на пол. Совершенно, бесподобно, соблазнительно обнаженный, он шагнул в лохань и опустился в горячую воду с протяжным стоном, от которого трепет желания пронзил ее до самых кончиков пальцев.

– Господи, как хорошо.

Он погрузился под воду и вынырнул секунду спустя с прилипшими к голове волосами. Положил руки на край лохани, откинулся назад и воззрился на нее, прямо господин и повелитель! А ей, видимо, отводилась роль покорной и услужливой леди. И что дальше? Велит ей помыть его?

– Ты не можешь. – Она взглянула на дверь. – Тебе нельзя находиться здесь.

– Если ты боишься, что в двери ворвется твой брат и опять помешает нам, то можешь не беспокоиться. Это он сказал мне, что ты уезжаешь.

Она потрясенно уставилась на него, словно он вдруг оказался о двух головах.

– Он дышал, когда ты уходил?

Магнус улыбнулся.

– Пока да. Не могу обещать, что это продлится долго, но мы пришли к некоторому пониманию.

Ее и без того ослабевшие ноги совсем подкосились, и она опустилась на кровать.

– Пониманию?

– Ну, не питай больших надежд. Мы не друзья, скорее, вынужденные союзники.

– Союзники? И что же вас объединило?

– Ты. – Улыбка его пропала, выражение лица сделалось серьезным. – Полагаю, если мой худший враг смог простить меня, то и я могу себя простить.

Она резко втянула воздух, осознав, что он имел в виду.

– Уильям?

Он кивнул.

– Кто бы мог подумать, что твой брат скажет что-то стоящее, и уж тем более, что у него хватит ума поделиться этим? – Он пристально посмотрел ей в глаза, лицо его помрачнело. – Хотел бы я, чтоб этого никогда не было, но это произошло. Я поступил так, как должен был, и сделал бы это снова, если б понадобилось. Точно так, как и Гордон сделал бы это для меня.

Она не отрывала от него глаз, от этого мужчины, который так давно и прочно пленил ее сердце. Она вглядывалась в его глаза, лицо, ища какого-нибудь признака вины или гнева. Она знала, как хорошо он умеет скрывать свои чувства, изображая сдержанную, спокойную уверенность. Но в лице его не было ничего, кроме облегчения, словно огромная тяжесть свалилась у него с плеч.

– Спроси меня о чем-нибудь, Хелен. Если хочешь поговорить о нем, мы поговорим.

Хелен покачала головой, слезы подступили к глазам и перехватили горло. Дело было вовсе не в Уильяме, а в его призраке. В не отпускающей Магнуса мрачной скорби, которой она не могла понять. Но теперь понимала. И, о чудо, часть этой скорби развеялась.

Глаза их встретились.

– Мы будем продолжать совершать одни и те же ошибки? Выходи за меня замуж, Хелен. Сколько бы раз ты ни отказывала мне, я буду просить до тех пор, пока не получу правильный ответ.

Сердце Хелен переполнилось радостью. Она так много лет ждала этой минуты, что невозможно было поверить, что все, чего она хотела, вот оно – протяни руку и возьми.

Ну, вообще-то не все. Есть еще одна вещь, которую надо обсудить, прежде чем она согласится. Она закусила губу, с некоторой опаской ожидая его реакции.

– А знаешь, я ведь не собиралась сдаваться.

Он нахмурился.

– Ты не уезжаешь?

Вместо ответа она потянулась к посланию, которое лежало поверх горки вещей, и подала ему.

– Это королевская печать, – сказал он.

– Прочти. Если понадобится, я попрошу его запечатать заново.

Сломав кружок затвердевшего воска, Магнус развернул пергамент и пробежал глазами послание. Как наследник вождя, он получил некоторые знания. Вполне достаточно, чтобы прочесть короткую записку на гэльском, адресованную Тору Маклауду.

По мере того как Магнус читал, лицо его мрачнело. А закончив, посмотрел на нее так свирепо, что у менее решительной женщины наверняка душа ушла бы в пятки.

Холодным, безапелляционным, не терпящим возражений тоном он проговорил или, скорее, прокричал:

– Об этом не может быть и речи!

Магнус поднялся и схватил влажное полотенце, которым она вытиралась. Обернувшись им, вышел из лохани, взял ее за руку и поднял с кровати.

Она что, ненормальная? А король совсем рехнулся?

– Я этого не позволю.

Она подняла к нему свое маленькое личико. Если б он не был так зол, то ее поджатые губы и сверкающие глаза, возможно, заставили его быть чуть более дипломатичным.

– Поскольку не тебе это решать, боюсь, что позволишь ты или не позволишь, не имеет значения.

Он зарычал, на самом деле зарычал.

– Если ты думаешь, что я позволю тебе участвовать в этом, то ты совсем свихнулась. Да я и близко тебя туда не подпущу. Разве ты не знаешь, как это опасно!