Наталья Павлищева - Екатерина Великая. Первая любовь Императрицы

— Петер, разберемся с этими русскими завтра. Пойдем сейчас спать.

— Спать? Пойдем! Только сначала отправим в крепость эту шлюху! Бар-р-рятинский, императрицу арестовать и в крепость! Немедленно!

Князь замер, обомлев. Где это видано, чтобы государь государыню под арест отдавал, да еще и в таком виде?! Что делать? Не выполнять приказ нельзя, Петр все помнит, что приказывает, но и выполнять тоже никак, завтра небось проспится, и тогда вместо императрицы в Шлиссельбурге окажется сам Барятинский.

Георг сделал князю знак, чтобы подождал, снова зашептал Петру:

— Петер, не стоит этого делать… это опасно…

— Почему? — оторопело уставился на него Петр.

Не зная, что придумать, Георг сказал наугад:

— Русские правители никогда не отправляли своих жен в крепость. Даже Петр Великий. А ты его внук.

Император вдруг весело захохотал:

— А я буду первым!

Георг понял, что простыми уговорами не получится, и вдруг гаркнул, словно фельдфебель на плацу:

— Не сегодня!

Сработало, император по привычке попытался вытянуться во фронт, не получилось, ноги не держали, потеряв равновесие, он снова крутнулся в руке у дяди, но на сей раз Георг держал государя особенно крепко.

— Хорошо, после! Барятинский, сегодня императрицу не арестовывать! Но потом…

Он еще долго пытался объяснить, что он сотворит с опостылевшей супругой и ее выродком-сыном. Хорошо, что эту сцену не видел никто из посторонних, Георг успел утащить бушующего правителя подальше от чужих глаз. Барятинский отер лоб платком и чуть перевел дух. Жаркий все же выдался июнь в Петербурге…

Георг отправил к Екатерине слугу с просьбой не ложиться спать, пока он с ней не поговорит. Ждать пришлось долго, император уснул только под утро, все грозя и грозя своей супруге, он пытался убедить дядю, что с Екатериной нужно поступить «вот так!», при этом показывал сжатый кулак. Георг Голштинский ломал голову, как отвести беду от своей давнишней любви, он прекрасно видел, что жена Петра не виновата, но видел и то, что добром сие дело разрешить не удастся.

Глядя на пьяного императора, Георг соображал и другое. Екатерина слишком умна, чтобы не понимать, что ее ждет. Петра терпеть не могут многие русские, барон Гольц прав, в Петербурге наверняка зреет заговор против императора. И не может быть, чтобы об этом не знала Екатерина. А если знает, значит, поддерживает, нельзя же не поддерживать заговора против своего обидчика. Голштинец понял и то, что ему самому тоже стоит поддержать и заговор, и племянницу, чтобы немного позже не оказаться в числе тех, кого следом за Петром пнут коленом под зад.

Для этого Екатерина должна дать ему гарантии будущего благоволения. Уговаривая Петра ничего не предпринимать против супруги, Георг старался прежде всего для себя.

А у государыни в это время был Алехан Орлов, он пришел сразу, как только освободился с дежурства, был возбужден и зол на государя донельзя:

— Будь моя воля, я бы его прямо в зале придушил, да знаю, что убить не дадут и будет только хуже… Сколько его можно терпеть, Катя?

Договорить не успели, Шаргородская сообщила, что идет принц Георг.

— Этот зачем?

Екатерина молча показала рукой на занавес, отделяющий кабинет от приемной. Алехан бесшумно скрылся.

Георг Голштинский говорил по-немецки, но Орлов понимал, хотя и не все.

— Петер стал совсем неуправляем. Сегодня я с трудом удержал его от глупости…

Екатерина уже знала об этой «глупости», которая могла ей самой стоить в лучшем случае свободы, в худшем — жизни. Усмехнулась:

— Стал?

— Он и был таким?

— Конечно, только не был императором.

— Как же ты терпела столько лет?

— А что я должна делать? Возражать много хуже.

— Фрикен, так не может продолжаться долго…

Она молчала. Георг взволнованно прошелся по приемной, остановился у самого занавеса, немного постоял, перекатываясь с пятки на носок и обратно, потом тихо проговорил:

— В Ораниенбауме у Петра полторы сотни голштинцев. Но и им надоела глупая муштра, каждый день парады и учеба на плацу. Они могут не занять его сторону…

Больше ничего не нужно было объяснять, Георг все прекрасно понимал, и то, что он сказал, означало, что сам принц на стороне племянницы, но не племянника.

Екатерина замерла. Вот сейчас, сказав одно-единственное «да», она может поставить на свою сторону того, кто ближе всего к Петру, того, кто может помочь ей с меньшими силами и деньгами сбросить ненавистного мужа. Но!..

Одновременно это означало, что она потеряет доверие Орловых и остальной гвардии, зато приобретет зависимость от голштинских родственников на долгие годы. Гвардия никогда не станет возводить ее на престол вместе с немцами, скорее выступит за Павла. Тогда два пути: либо победят гвардейцы, и она будет отправлена вместе с мужем в Голштинию или посажена, как Анна Леопольдовна и Антон Ульрих в тюрьму, либо голштинцам удастся разогнать гвардию, и тогда она станет императрицей, но куда более ненавистной русским, чем тот же Петр.

Ей НЕЛЬЗЯ принимать помощь голштинцев даже против Петра!

И сейчас Екатерине предстоял очень трудный и опасный выбор — выбор между родными немцами и русскими. Она в любом случае попадала в сильнейшую зависимость, но очень разную.

Все это пронеслось в голове с сумасшедшей скоростью. Дядя Георг ждал ответа. Ждал его и Алехан Орлов, замерший за занавесом. Кого выберет Екатерина?

Мгновение показалось вечностью…

— Я… не могу…

Принц Георг чуть усмехнулся:

— Его все равно сбросят, Фрикен. Не рискуй, ты можешь погибнуть.

— Господь не допустит…

Все, черта проведена, обратного пути нет.

Дядя вздохнул:

— Я буду сдерживать его, сколько смогу.

— Не рискуй излишне…

Все, что она могла ответить. Орлов тихонько перевел дыхание: Екатерина выбрала их!

Глядя вслед дяде Георгу, Екатерина чуть не плакала. Вот сейчас она собственными руками отказалась от помощи очень сильного союзника. Но только потому, что принимать помощь и его, и гвардии невозможно. И сказать Георгу, что есть сила, которая стоит за ней, тоже нельзя.

Орлов бесшумно возник на пороге кабинета.

— Ты понял, что он сказал?

— Понял. Я хоть завтра, да только немного рано, Катя. Потерпи, немного потерпи. И не слушай Гришку, он в переворотах ничего не смыслит.

Почему-то это вызвало смех:

— А ты смыслишь?

Он подошел совсем близко, Екатерина уже перестала пугаться страшного шрама, делившего лицо на две части…

— Эх, Катя… не будь моего шрама… был бы Гришка в з…

Алехан не договорил, но и без того понятно.

— Жди, сам приду.

Он был уже у самого окна, готовясь привычно сигануть через подоконник, когда Екатерина все же укорила: