Лора Лэндон - Уловки любви

— Вот, миледи. — Она протянула Грейс бутылку и стакан. — До того как мы начнем, дайте его светлости глотнуть бренди.

Грейс налила напиток в стакан, приподняла голову Винсента и поднесла стакан к его губам. Он сделал два больших глотка и снова уронил голову на подушку.

— Достаточно, — прохрипел он. — Давайте поскорее покончим с этим.

Грейс обошла кровать и встала с другой стороны, чтобы Моди могла лучше обработать раны и наложить швы. Взгляд Винсента следовал за ней, как будто он боялся, что она солгала и собирается при первой же возможности ускользнуть.

— Ваша светлость, — сказала Моди, — сначала я просто промою раны. Чтобы не развилась инфекция, я обработаю их лучшим бренди из запасов Германа.

Грейс не могла заставить себя смотреть на то, что делает экономка. Вместо этого она посмотрела Винсенту в глаза.

— Я возмещу вам бренди, — пробормотал Винсент, сейчас он дышал тяжелее, лицо приобрело восковую бледность. Но он по-прежнему все время смотрел на Грейс.

Герман попытался пошутить:

— Я поймаю вас на слове, ваша светлость.

Возникла небольшая пауза, потом Моди сказала:

— Ваша светлость, сейчас будет сильно щипать.

— Об этом… я и сам догадываюсь, — прохрипел он. — Лучший… бренди… должен.

— Так и есть, — ответила Моди. — Извините, ваша светлость.

Еще не закончив фразу, она плеснула на раны щедрую порцию напитка. Винсент содрогнулся всем телом и крепче сжал пальцы Грейс, но больше ничем не выдал, что ему больно. Грейс прошептала:

— Это скоро закончится.

Моди вылила еще некоторое количество бренди на зияющую открытую рану. На бледном лице Винсента выступил пот. Сочетание напряжения и боли брало свое, и Грейс знала, что он близок к тому, чтобы потерять сознание. Она понимала, что это было бы для него благом, но понимала и другое: он будет этому сопротивляться изо всех сил. Мрачная решимость в его взгляде и напряженно сжатые губы подсказывали Грейс, что он постарается оставаться в сознании каждое мучительное мгновение.

— Ну вот, ваша светлость, — сказала Моди, продевая нитку в иголку. — Самое худшее позади. — Винсент обмяк на кровати и тяжело вздохнул. — Я постараюсь бережно. Я хорошая рукодельница, хотя не скажу, чтобы я завоевывала призы. — Она села на край кровати. — Но ваши раны прекрасно заживут, это я вам могу обещать.

— Я в вас… очень… верю, — проговорил Винсент, все еще глядя на Грейс.

Моди тепло улыбнулась и воткнула иглу в его тело. Отчасти для того, чтобы отвлечь его от уколов иглы, но больше потому, что она не представляла, как его могли ранить, Грейс спросила:

— Винсент, что произошло? Вы думаете, это был охотник?

Винсент впервые за все время отвел взгляд от ее глаз. Он посмотрел на Германа, который стоял рядом с кроватью и держал лампу, чтобы Моди было лучше видно, что она делает.

Герман кхекнул.

— Вообще-то, миледи, у нас тут нет охотников. Во всяком случае, так близко от помещичьего дома не охотятся.

У Грейс перехватило дыхание.

— Винсент?

Герцог Рейборн закрыл глаза.

— Вы не… выйдете… из этого… дома… иначе как… вместе… со мной. Вы меня понимаете, Грейс?

Грейс наблюдала, как Моди ловкими пальцами орудует иглой, зашивая бок Винсента, и одновременно пыталась понять, какой смысл скрывается за его требованием.

— Да, конечно, но вы же…

Рейборн быстро открыл глаза и резко поднял руку ладонью наружу, не давая ей договорить.

— Вы понимаете?

Она натужно глотнула.

— Да, ваша светлость.

Он тяжело вздохнул и снова закрыл глаза. На его застывшем лице отражались решимость и боль, и Грейс молила Бога, чтобы Моди поскорее закончила. Винсент произнес сквозь зубы:

— Мистер Физерли, будьте начеку, не впускайте никого.

У Грейс в уме вертелись сотни вопросов, и ее пугал зловещий подтекст распоряжений Винсента. Но она решила, что подумает об этом позже, а сейчас она хотела только одного: чтобы все это побыстрее окончилось и Винсент мог отдохнуть.

— Все сделано, — сказала Моди, отрезая нитку. — Дайте его светлости еще глоток бренди, думаю, ему это нужно.

Грейс поднесла стакан к его губам, дала ему выпить, потом бережно опустила его голову на подушку и натянула на него одеяло до подбородка. Он наблюдал за ней глазами, полными боли.

— Грейс, не оставляйте меня.

— Не оставлю.

Он закрыл глаза и уснул.

Грейс провела рукой по его волосам, убрала со лба упавшую прядь. Герман и Моди собрали его окровавленную одежду и вышли из комнаты, оставив Грейс наедине с Винсентом. Она стояла возле кровати и смотрела, как его грудь поднимается и опускается. Даже во сне он был великолепен — самый красивый мужчина, какого ей только доводилось видеть. Каждая черточка его словно скульптором вылепленного лица была безупречной: широкий лоб, густые брови, высокие скулы, волевой подбородок. Она перевела взгляд на его губы. Они были настолько нежными, что когда он ее целовал, она, казалось, таяла, и в то же время достаточно сильными, чтобы увести ее в мир, о существовании которого она даже не подозревала раньше. Она помнила цвет его глаз, очень темных, глубоких и таких проницательных, что иногда ей было страшно в них смотреть, и в то же время таких теплых и успокаивающих, что она могла потеряться в их глубине. Для нее — не очень опытной — он был совершенством. Герцог Рейборн был живым воплощением идеального мужчины, которого она всегда мечтала встретить, за которого мечтала выйти замуж. Но это было в те времена, когда у нее еще были мечты. До того как бремя забот о сестрах разрушило все ее надежды на собственное будущее. Это было тогда, когда она еще верила, что кто-то сможет разглядеть за ее очень заурядной внешностью нечто особенное в душе и захочет соединить с ней свою жизнь. Но вместо этого она обманула мужчину, и теперь у него нет другого выбора, кроме как взять ее в жены.

Грейс подтолкнула кресло ближе к кровати и села. Его рука лежала поверх покрывала, длинные изящные пальцы вцепились в ткань так, словно он даже во сне боролся с болью. Грейс протянула руку, чтобы прикоснуться к нему, взять часть его боли себе… и остановилась. Держать его за руку, привязываться к нему еще больше было неразумно, и она это понимала. Грейс знала, что если она будет питать к нему нежные чувства, это только причинит ей боль. Но она также могла с полной уверенностью сказать: уже поздно. Грейс миновала тот рубеж, когда могла защитить свое сердце. Все произошло из-за нее, из-за ее обмана в ту ночь, когда она отдала ему свое тело. В самую восхитительную ночь в ее жизни.

Грейс взяла его руку в свои, переплела пальцы с его пальцами, удобно положила свою ладонь на его ладонь. Его живое тепло побежало по ее руке, прошло через грудь, угнездилось где-то в животе, и у нее перехватило дыхание. Она закрыла глаза и стала молиться, чтобы смогла жить без той части своего сердца, которой он завладел, не желая этого.