Ирена Гарда - Мессалина. Трагедия императрицы

По моде того времени она выбелила лицо Мессалины раскрошенным в порошок мелом, затем подвела глаза углем, подчеркнула губы винным осадком, а скулы — охрой. Наконец, посыпав золотым порошком волосы хозяйки, она восхищенно вздохнула, оглядывая свое творение. Возможно, Венера была красивее Мессалины (кто же может соперничать с богами!), но вряд ли хоть одна земная женщина могла составить ей достойную конкуренцию.

Римлянка величественно поднялась со своего места и потребовала, чтобы ей принесли зеркало, что тут же было сделано. Оглядев себя со всех сторон, Мессалина удовлетворенно кивнула, показывая, что довольна работой своей рабыни. Теперь ей не страшны не только Поппея, но даже Агриппина с Друзиллой. Калигула сегодня будет ее, в этом нет никаких сомнений!

Не успевшая прийти в себя после болезни Лепида осталась дома, и Мессалина, довольная, что никто не будет приставать к ней с нравоучениями, грациозно впорхнув в носилки, отбыла из дома, влившись в поток горожан, стремившихся побыстрее занять хорошие места.

То, что все ее труды не пропали даром, она поняла по тому, как вспыхнули плотоядным блеском глаза Гая Цезаря и недовольно наморщили носы Друзилла с Ливиллой. Ничего, пусть позлятся, им это только на пользу. И хорошо, что нет злой на язык Агриппины, не придется устраивать словесный поединок на глазах Гая Цезаря. Мессалина решила, что будет сегодня мила, добродетельна и грациозна, скандал никак не вписывался в ее планы.

Повинуясь жесту Калигулы, она присела ниже его так, чтобы одновременно видеть и арену, и того, ради которого явилась в Септу. Римлянка терпеть не могла ни травли зверей, ни гладиаторских боев. Звезды арены были все, как на подбор, сильными и ловкими мужчинами, великолепными самцами, и ей было жаль, что такой материал бездумно расходуется на потеху толпе. Это просто несправедливо! Чтобы не расстраиваться, она никогда не ходила смотреть на традиционный проход гладиаторов по улицам Рима, совершавшийся перед началом игр, и ничего не имела против эдикта Августа, отправившего женщин смотреть на бои с самых дальних мест, откуда мало что можно было разглядеть, хотя раньше зрительницы сидели на трибунах вперемешку с мужчинами.

Сейчас же ей предстояло любоваться на побоище с самых хороших мест. Чтобы заслужить благосклонное внимание Гая Цезаря, придется изображать восторг. И Мессалина твердо решила не только восхищаться гладиаторской удалью, но и болеть исключительно за фракийцев, хотя мирмиллоны и секуторы ей нравились гораздо больше. Но что поделать, если Калигула обожает именно фракийцев, размахивающих кривой сикой, как рак клешней. Нет, мирмиллоны выглядят куда эффектнее! И уж если говорить, что оружие мужчины — это его мужская сущность, то она предпочитает, чтобы эта сущность была прямая и мощная, как гладиус, а не кривая, как фракийский меч.

Сидя в императорской ложе и следя краем уха за светской болтовней, Мессалина вдруг вспомнила странный разговор, случайно подслушанный ею по дороге в ложу. Говорящие, похоже, служили в претории, хотя и были облачены в тоги и башмаки, как полагается мирным квиринам. Но специфические шуточки и обсуждаемые темы ясно говорили о том, что собеседники принадлежат к императорской гвардии.

— Ты уверен, Хорея, — спросил один из них, — что травля будет интересной? Говорят, что зверюшки сильно отощали на диете, которую устроил им Макрон.

— Не бойся, — откликнулся высоким голосом его товарищ. — Император сам озаботился этим вопросом, посетив Мамертинскую тюрьму. Наши зверюги никогда так хорошо не ели.

— Так это правда? Неужели от лысого до лысого?..

Они свернули к своим местам, и дальше Мессалина уже не могла разобрать ни слова, но и услышанного обрывка разговора хватило, чтобы поселить в ее душе нехорошие подозрения. Как бы поделикатнее выяснить, о чем беседовали преторианцы?

Она покосилась на Макрона, стоявшего позади Калигулы, но против солнца не смогла разглядеть его мужественного лица, превратившегося в черное пятно на фоне светила, от ярких лучей которого у нее сами собой навернулись слезы.

Заметив ее взгляд, полный непролитой влаги, Гай Цезарь удивленно поднял белесые брови:

— О чем плачет моя очаровательная гостья? Или ей неприятно слышать нашу болтовню?

Что-то в голосе принцепса подсказало Мессалине, что она балансирует на лезвии ножа. Если бы это произошло три года назад, она бы испугалась и расплакалась, но прошедшее время научило девушку изворачиваться в самых щекотливых ситуациях. Вот и сейчас, опустив длинные ресницы, она тихо прошептала:

— Прости меня, Гай Цезарь. Я только заметила, что ты уже сейчас легко заслоняешь солнце, и если так пойдет дальше, то что же будет с бедным светилом через несколько лет?

Калигула подозрительно посмотрел на говорившую, обдумывая ее слова, и вдруг расплылся в улыбке, обнажившей крепкие желтые зубы:

— Ты хочешь сказать, что я скоро заслоню само солнце? Что я сильнее Гелиоса? О да, мне самому иногда кажется, что я сын бога, и бабка Юлия только прикидывалась, что родила мою мать от жалкого Агриппы! На самом деле она переспала со своим отцом и императором, моим прадедом, божественным Августом! Мать Александра Великого, Олимпиада, тоже утверждала, что родила сына от македонского царя Филиппа, но всем давно известно, что на самом деле он был сыном Геракла. Так и я вынужден считать своим прадедом Агриппу, хотя это полное вранье!

В мгновение ока улыбка слетела с его губ, и глаза бешено уставились на какую-то точку, за мраморной стеной Септы. Мессалина почувствовала, что у нее от страха потек холодный ручеек между лопатками, и она впервые подумала, что любовь Калигулы, пожалуй, слишком высокая цена за диадему императрицы. Он был просто страшен с волчьим оскалом на лице.

Почувствовав, что Калигула теряет над собой власть, потянулась к брату Друзилла, что-то нашептывая ему на ухо. Все в городе знали, что она одна может смягчить сердце Гая Цезаря, и Мессалина была вынуждена признать, что вмешательство императорской сестры на этот раз было как нельзя более кстати.

Услышав голос Друзиллы, Калигула быстро успокоился. Поднятые плечи опустились, гримаса сбежала с лица и, не стесняясь нескольких тысяч зрителей, успевших занять отведенные им места, он обнял хрупкие плечи сестры и прижался к ее рту жадным поцелуем. Все затаили дыхание, глядя, как оскверняются незыблемые семейные традиции Рима. А Калигула, поняв, что вызвало напряженную паузу в разговоре, погладил тонкую шею девушки.

— Какая прелестная шейка, а махни я рукой — и головка сестры слетит с ее прелестных плеч… Что уставились? Почему Осирису можно трахать свою сестру Изиду, а мне свою нельзя даже поцеловать?..