Тери Браун - Зимний цветок

— Представь, что оба партнера совершенно не знают, что надо делать, — фыркнул Джон.

— Не знаю. Думаю, мы бы сообразили. — Ровена нахмурилась; в груди зашевелилась ревность. — А твоя первая женщина знала, что делать?

— Да. Она была старше меня. Наша горничная.

Ровена содрогнулась. Сразу вспомнился распутный дед, так и не потерявший в старости вкуса к молоденьким служанкам, и мама Пруденс, на чью долю выпало нести оставленную похотью графа ношу.

— Но… — Джон развернул ее к себе. — В моем сердце только ты.

Ровена взглянула в глаза любимого и попыталась собраться с мыслями.

— В моей жизни не было смысла, пока я не встретила тебя. Звучит как мелодрама, я знаю, но так и есть. Я давно отчаялась найти страсть к чему-либо. Раньше я чувствовала себя лишь наполовину живой.

Джонатон крепче прижал ее к себе, и Ровена снова положила голову ему на грудь. В ухо мягко стучало его сердце, и ее собственное начинало биться в такт.

— Что мы будем делать? — тихо спросил Джон.

Впервые она ощутила приступ настоящего страха. А что, если придется расстаться? Она же не сможет себя заставить отпустить Джона.

— Мы найдем способ рассказать родным. Твоя семья начала хорошо ко мне относиться — по крайней мере, те, кто приложил усилия, чтобы познакомиться поближе, невзирая на фамилию. Возможно, мои родственники поступят так же.

— В том-то и дело, — медленно произнес он. — Я не хочу примирения с твоими родными. Потому что я никогда не прощу твоего дядю за то, что он сделал.

Ровена села на кровати и прижала к груди простыню.

— Значит, моя семья для тебя ничего не значит?

Джон тоже приподнялся, и Ровена пожалела о возникшей между ними пропасти, намного шире, чем разделяющие их дюймы.

— Будь твой отец жив, все обстояло бы по-иному. Скорее всего, он не знал, что учинил над моим семейством его брат.

— Конечно не знал! — выкрикнула Ровена. — Он бы никогда не совершил подобного поступка!

— И я не против познакомиться с твоей сестрой, но на этом все. Я не желаю оскорблять память отца, так что придется положить предел.

— Понимаю, — кивнула Ровена и вгляделась в упрямые, жесткие черты, но не нашла ничего, кроме искренности.

Но, одеваясь, она не могла отогнать мысли о собственной жертве. Ведь ей придется забыть о тете и дяде, кузинах и Саммерсете. А если дядя не одобрит ее выбор? Неужели она и наследства лишится? Надо поговорить со стряпчим.

В задумчивости она не замечала, как сзади подошел Джон, пока не попала в объятие сильных рук.

— Я сделаю все, чтобы ты не жалела о выборе, — прошептал пилот.

Ровена улыбнулась. Все тревоги разом отошли на задний план, вытесненные прикосновением к шее мягких губ.

— Я и так не жалею, — прошептала она.

Кит беспокоился. Ощущение было незнакомым. Естественно, причиной беспокойства стала Виктория — в последнее время благодаря милой занозе жизнь то и дело переворачивалась вверх тормашками, шла наперекосяк и выкидывала коленца.

По крайней мере, в лондонском доме матери подавали обильный горячий завтрак, причем не слишком рано. После смерти отца мать продала загородное поместье и круглый год жила в Лондоне. Втайне Кит недоумевал, как отцу вообще удалось уговорить жену переехать в провинцию. В молодости за миссис Киттредж водилась скандальная слава. С годами ее начали считать эксцентричной. Деньги проложили родителям Кита путь в высший свет, но они так и не научились наслаждаться купленными привилегиями. Кит часто недоумевал, зачем они вообще прикладывали столько усилий, чтобы пробиться в недосягаемые круги общества. Сына Киттреджи вырастили настоящим джентльменом, таким же праздным и бесполезным, как его сверстники из аристократических семей. И только недавно наследник начал понимать странную вещь: те женщины, что вызывали у него хоть малейший интерес, с презрением относились к безделью и предпочитали деятельных, по лукавому выражению Виктории, мужчин.

Кит свирепо проткнул вилкой сосиску.

— Кто-то в дурном настроении, — произнесла за спиной мать и поцеловала сына в макушку. — Как твоя рука, дорогой?

— Ты просто сама любезность, — нахмурился молодой человек. — Почему ты сегодня такая добрая?

— Я всегда добрая, — проворковала леди Киттредж.

Она подошла к резному буфету из красного дерева и положила себе на тарелку омлета и ветчины, а на десерт взяла вазочку с плавающей в сливках и сахаре клубникой. Села за стол напротив сына и налила чашку крепкого кофе, который неизменно предпочитала чаю.

К завтраку мать надела один из своих восточных нарядов — по крайней мере, она их так называла, — полупрозрачное, безумно дорогое, скроенное по подобию кафтана платье из тончайшего шелка с широким поясом. Платье подчеркивало пышный бюст и удачно скрывало не менее пышную талию.

— Ты добра, только когда хочешь чего-то добиться, — проворчал Кит.

— Видишь? Так и знала, что ты в плохом настроении. Я же твоя мать, от меня ничего не скроешь.

Кит уставился на нее, но леди Киттредж невозмутимо поднесла вилку ко рту и ответила таким же пристальным взглядом. Темные глаза оставались непроницаемыми. Казалось, воздух вот-вот заискрится, но неожиданно она улыбнулась:

— Так и быть. Я просто жду, когда ты расскажешь мне о Виктории.

— Ага!

— Что поделать. Ведь другим матерям не приходится выуживать из детей новости.

— Ты единственная женщина во всем королевстве, которая считает, что ласковое отношение к своему отпрыску называется «выуживать», — фыркнул Кит.

— Зато другие матери такие предсказуемые. По крайней мере, со мной не скучно.

— Этого не отнять.

— Так как насчет девушки?

— Не понимаю, о чем ты.

Он уткнул глаза в тарелку, чувствуя себя загнанным в угол, — мать всегда умела читать его мысли, как открытую книгу. С другой стороны, не родился еще тот мужчина, который мог на равных противостоять леди Киттредж. Единственным спасением оставалось глухое молчание.

— А Колин думает иначе. Он заходил вчера. Тебя не было, но бедный мальчик выглядел голодным. Пришлось его накормить.

Кит обреченно прикрыл глаза. Все понятно. Попав в лапы матери, Колин растаял, как воск. Не устояли бы и лучшие из мужей. Годы добавили солидности и так пышной фигуре, но леди Киттредж не потеряла изюминки и умела по желанию излучать неотразимое обаяние. Прямые черные волосы, решительная челка, миндалевидные темные глаза — скорее причуда природы, чем наследство азиатских предков — придавали внешности матери оттенок щекочущей чувства экзотики. Мужчины теряли головы и считали ее общество намного более увлекательным, чем оно того заслуживало. Колин ничего не мог противопоставить отточенному годами мастерству.