Мередит Дьюран - Любовь и честь

Ривенхем вскочил на коня.

— Значит, вы предпочитаете грубое обращение? — спросил он из седла. — Отлично. Можете попытаться бежать, если хотите.

Нора расправила плечи.

— Сначала я отнесу корзинку.

— Ее отнесет кто-нибудь из моих людей.

Нора поняла, что он не отступит, и гнев ее распалился. Она поставила корзинку на землю.

— Тогда вам придется действовать силой. — Она развела руки, показывая ему ладони. — Ну, что же вы? Хватайте меня! Чтобы я смогла показать служанкам синяки и ссадины. Пусть видят, как совершается королевская справедливость.

— Не вынуждайте меня, — спокойно возразил он. — Вы заработаете не только синяки. Если вы попадете в мои руки, Нора, то очень об этом пожалеете.

— Как это по-мужски, — вскричала она, — угрожать женщине кулаками! Мне уже довелось жить с жестоким зверем, сэр. Вы не можете причинить мне боли, с которой я еще не сталкивалась.

Она умолкла на полуслове, потому что Эдриан соскочил с коня. Нора сказала себе, что не отступит, но он так решительно бросился к ней, что она невольно отступила назад. Когда он схватил ее за плечи, она дернулась, чтобы вырваться.

— Трус! — выкрикнула она. — Справился с женщиной вдвое слабее!

И тут он накрыл ее губы своими губами.

Он прижал ее к стволу дерева, прижал с силой. Ничто в его манере не говорило о том, что он ждет разрешения. Ривенхем не давал ей пошевелиться. Такого просто не может быть! Но было. Его пальцы скользнули по ее волосам, стиснули затылок. Язык раздвинул ей губы. Нора почувствовала сладкий вкус черники и чая с сахаром. Видно, пустившись за ней в погоню, он прервал завтрак.

Жесткая кора впивалась ей в спину. Удивление Норы сменилось тревогой. Маркиза вдруг осознала свою беспомощность. Хуже того, она не осталась бесчувственной и равнодушной. Тело все помнило. Его губы разбудили огонь в крови, сердце застучало с удвоенной силой.

«Я не могу этого допустить».

Но он не позволял ей шевельнуться, его губы лишали ее возможности и желания сопротивляться. Норе пришлось сражаться с собственными инстинктами, над которыми разум не властвовал. Руки... Что с ними делать? Они помнили, как впивались в его плечи, скользили по плечам, держались за локти, чувствовали бугорки мышц под кожей. Им так хотелось вновь пробежаться этой тропой. Вместо этого она, собрав все силы, сжала их в кулаки, но глаза предали ее. Они закрылись. Весь мир сжался до ощущения жара от его тела, прикосновения губ, аромата яблок, солнечного тепла.

Она же его больше не любит! Но какая разница? Ведь запах его кожи не изменился и будил в ней старый неутоленный голод. Нора по-прежнему стояла на ногах, но ей казалось, что она падает, падает... Он целовал так умело! Это открытие Нора сделала очень давно — когда Тоу впервые поцеловал ее. Она тотчас поняла, что никогда не сможет сравнить его с Эдрианом. Да и кто бы мог с ним сравниться? Казалось, их тела слились в единое целое. Она кожей ощущала рельефы мускулов под его одеждой, чувствовала твердость бедер и разгорающийся в них огонь. Ее тело всегда говорило с ним на одном языке, Нора выучила его, как ребенок учится родному языку у матери.

Паника мешалась в ее душе с нарастающим голодом. Чем дольше Эдриан ее целовал, тем ярче она вспоминала, как все было, вспоминала жар, сладость и умопомрачение тех давних встреч. Нора слабела с каждой секундой. Годами копившаяся подавленная страсть рвалась на свободу и грозила уничтожить ее.

Эдриан убрал руку от ее волос и провел ладонью по щеке. Нора, вздрогнула. Его прикосновение показалось ей... нежным. Не чужим. Он касался ее уверенно, как будто помнил, что именно ей нравится. Касался терпеливо, ласково, словно в этом прикосновении было нечто большее, чем просто вожделение.

Костяшки его пальцев пробежались по ее шее, легко коснулись ключиц, спустились к кружеву на груди.

Из губ Норы вырвался слабый стон. Когда-то давно, под этими же кронами, он ласкал губами ее соски. Сейчас ей страстно хотелось, чтобы он сделал это снова.

Эдриан как будто подслушал ее мысли и стал искать губами острые кончики грудей.

Записка! Через мгновение он найдет ее!

Дальше Норой руководил только ужас. Она сжала кулак и стукнула Эдриана в ухо.

Он, словно ужаленный, выпустил ее из объятий. Его губы влажно сияли от поцелуев. Глаза мерцали зеленым светом. Его горячий взгляд пригвоздил ее к месту. Ее бросило в жар, потом — в холод. Как могла она так забыться? Если бы он нашел записку...

О Господи! Ведь она уже не девочка, а этот мужчина не ее нежный возлюбленный. От него она слышала только угрозы.

— Вы меня с кем-то спутали, — хрипло проговорила она. — С одной из ваших лондонских подружек. — Наверняка их было немало. И они не давали ему скучать. — А мне неинтересно! — Боже, какие ужасные слова и какие лживые. — Неинтересно изображать из себя шлюху собственного тюремщика.

На его лице что-то мелькнуло — Нора решила, что недоверие, — и тут же исчезло.

Эдриан отвел взгляд и протяжно вздохнул. Нора смотрела на его профиль. Наконец он невесело улыбнулся и снова взглянул на нее.

— Для шлюхи у вас слишком острый язык, — заявил он. — Ваши клиенты захлебнутся кровью.

Нора старалась успокоить дыхание. В ушах у нее стучало.

— Сомневаюсь. Чтобы слово женщины ранило, надо, чтобы мужчина сначала ее выслушал.

Произнеся эти слова, она тотчас сообразила, что совершила ошибку, нелепо и странно парировала его оскорбление.

Лицо Эдриана изменилось, стало задумчивым. Он долго смотрел на Нору, она наконец не выдержала, покраснела и отвернулась.

— Неужели мужчины были с вами настолько жестоки? — задал вопрос Эдриан. — Разве я был с вами груб, Нора?

Нора стиснула зубы. Зачем она это сказала? Неужели хотела, чтобы он ее успокоил? Заверил, что он-то ее слушал в те далекие времена, когда они были так откровенны друг с другом? Хуже того, ей хотелось верить, что тогда он раздумывал над ее словами, толковал их по-своему. Эти мысли заставили ее содрогнуться от смеси унижения и... удовольствия. Неужели действительно от удовольствия?

О Боже, значит, отчаяние так захлестнуло ее, что она рада даже минутному вниманию?

Нора заставила себя ответить, но голос ее звучал хрипло и сдавленно:

— Я не позволю, чтобы вы обращались со мной непочтительно. Я не допущу, чтобы вы...

«...обращались со мной, как с любой другой женщиной».

Она прикрыла глаза. Вот в чем кроется правда. Когда он целовал ее в былые времена, им двигала любовь. Но сейчас он так быстро перешел от гнева к поцелуям потому, что именно так мужчины обращаются с женщиной — с любой женщиной. Любовь здесь ни при чем.

Но почему, почему это ранит ее? Что за выгода ей — или любой другой женщине — от мужской любви? Бесчестье или брак — иного не дано. Ни одно, ни другое ей не подходит.