Анн Голон - Анжелика. Путь в Версаль

— Какой героизм! — внезапно взорвалась Анжелика, которую начал раздражать пренебрежительный и манерный тон Филиппа. — И насколько еще готов унизиться сей образцовый придворный, чтобы вернуть себе милость Его Величества?.. Кто бы мог подумать, что когда-то он пытался отравить короля и его брата!

— О чем вы говорите, мадам? — возмутился Филипп. — Принц участвовал в мятеже против Мазарини, но он этого и не отрицает. Ненависть завела монсеньора дальше, чем он сам того хотел. Но посягать на жизнь короля? Подобная идея ему даже в голову прийти не могла. Вот что значат опрометчивые выводы женщин!

— О! Не изображайте из себя невинного младенца, Филипп. Вы, как и я, отлично знаете, что это правда. Ведь заговор замышлялся в вашем родовом замке.

По наступившему молчанию Анжелика поняла, что она попала точно в цель.

— Вы сошли с ума! — срывающимся голосом прошептал Филипп.

Анжелика резко повернулась к собеседнику. Неужели ей удалось так быстро проторить тропинку, ведущую к его страху, к его единственному страху?..

Она увидела, что маркиз стал бледным, напряженным, а в его глазах наконец-то зажегся интерес. Анжелика тихо продолжила:

— Я была там. Я все слышала. Я видела всех присутствующих. Принца Конде, монаха Экзили, герцогиню де Бофор, вашего отца и многих других людей, которые ныне здравствуют и наслаждаются придворной жизнью в Версале. Я слышала, как все они клялись в верности господину Фуке.

— Это ложь!

Закрыв глаза, Анжелика прошептала: « Я, Людовик Второй, принц Конде, заверяю месье Фуке в том, что буду служить ему и только ему, подчиняться ему и только ему, а также обязуюсь по первому приказу предоставить в его распоряжение все свои земли, укрепления и прочее…»

— Замолчите! — в ужасе воскликнул Филипп.

— «Составлено в Плесси-Бельере… Монах сказал, что дата может быть неточной».

Анжелика с ликованием смотрела, как бледнеет ее кузен.

— Глупо, — сказал он, презрительно пожав плечами. — К чему извлекать на свет эти замшелые истории? Прошлое — это прошлое. Король никогда не придавал значения подобным заявлениям.

— Потому что король никогда не держал в руках подобных документов. На самом деле он никогда не знал, как далеко может зайти измена его вельмож.

Она прервалась, чтобы поприветствовать карету мадам д’Альбре, а затем продолжила с необыкновенной мягкостью:

— С тех пор, как осудили господина Фуке, не прошло и пяти лет, Филипп…

— Ну и что? К чему вы клоните?

— К тому, что король еще очень долго не сможет с нежностью взирать на имена тех или иных персон, примкнувших некогда к господину Фуке.

— Он их и не увидит. Все документы уничтожены.

— Не все.

Молодой человек подвинулся на бархатном сиденье, теперь он сидел почти вплотную к Анжелике. Она мечтала о таком движении, — движении, за которым должен был бы последовать поцелуй любви. Но сейчас речь шла отнюдь не о любовном признании. Филипп схватил ее запястье и сжал своей изящной рукой с такой силой, что у Анжелики побелели суставы. Она кусала губы от боли, но ее радость была во сто крат сильнее. Она предпочитала видеть его именно таким: жестоким и грубым, а не далеким, ускользающим, неуязвимым в доспехах из ледяного презрения.

Напудренное лицо маркиза дю Плесси было мертвенно-бледным. Он словно тисками сжимал запястье Анжелики.

На нее пахнуло мускусом.

— Ларец с ядом, — прошипел он. — Так это вы его взяли!

— Да, я.

— Маленькая дрянь! Я всегда был убежден в том, что вы что-то знаете. Но отец в это не верил. Пропажа ларца не давала ему покоя до самой смерти. А он был у вас! Он до сих пор у вас?

— Он всегда был у меня.

Маркиз сквозь зубы выругался, и Анжелика подумала о том, как странно видеть этот красивый свежий рот исторгающим поток грубостей.

— Отпустите меня, — сказала молодая женщина, — мне больно.

Филипп медленно отодвинулся, но его глаза метали молнии.

— Я знаю, — продолжила Анжелика, — что вы хотели бы причинить мне еще большую боль. Вы бы мучили меня до тех пор, пока я бы не замолчала навечно. Но в этом случае вы ничего не выиграете, Филипп. В день моей смерти мое завещание будет передано королю, который найдет в нем все необходимые сведения и указания, где находится тайник с документами.

Морщась от боли, она поправила золотую цепочку на запястье: пальцы Филиппа вдавили ее прямо в кожу.

— Вы — животное, Филипп, — сообщила она непринужденным тоном.

И стала смотреть в окно. Теперь она была абсолютно спокойна.

За окном сквозь кроны деревьев пробивались последние золотые лучи заходящего солнца. Карета снова ехала по направлению к Булонскому лесу. Еще было светло, однако ночь уже вступала в свои права.

Анжелика почувствовала, что от вечерней сырости ее начинает бить озноб. Дрожа, она повернулась к Филиппу.

Он был по-прежнему бледен и неподвижен, как статуя, но она заметила, что его светлые усы блестят от пота.

— Я люблю принца, — сказал он, — а мой отец был честным человеком. Нужно во что бы то ни стало избежать огласки… Сколько денег вы хотите в обмен на документы? Если понадобится, я их одолжу.

— Деньги мне не нужны.

— Тогда что же вам нужно?

— Я вам это уже сказала некоторое время тому назад, Филипп. Я хочу, чтобы вы на мне женились.

— Никогда! — заявил маркиз, откидываясь на сиденье.

Неужели она противна ему до такой степени? Однако их связывало нечто большее, чем просто светское общение. Разве он сам не искал встреч с ней? Даже Нинон обратила на это внимание.

Они молчали. И лишь когда экипаж остановился у ворот отеля Ботрейи, Анжелика осознала, что они вернулись в Париж. На улице совсем стемнело. Теперь молодая женщина больше не видела лица Филиппа. И это к лучшему.

Она набралась храбрости и насмешливо спросила:

— Итак, маркиз, к чему привели ваши размышления?

Молодой человек пошевелился, словно пробудившись от кошмара.

— Так и быть, мадам, я женюсь на вас! Извольте явиться завтра вечером в мой особняк на улице Сент-Антуан. Там вы обсудите с моим управляющим все пункты соглашения.

Анжелика не протянула ему руки для поцелуя. Она знала, что Филипп оттолкнет ее.

Молодая женщина отказалась от легкой закуски, предложенной камердинером, и, вопреки обыкновению, не поднялась к детям, а направилась прямиком в китайский кабинет, который был в особняке ее излюбленной комнатой.

— Оставь меня, — приказала Анжелика Жавотте, которая пришла помочь своей госпоже раздеться.

Оставшись в одиночестве, она задула свечи, потому что боялась увидеть свое отражение в зеркале.

Затем она надолго застыла у черного прямоугольника окна. Из глубины сада сюда долетали ароматы только что распустившихся цветов.