Анн Голон - Анжелика. Маркиза Ангелов

Вскоре вернулся барон де Сансе. Он крепко ухватил Анжелику за руку.

— Я боялся, что ты опять куда-нибудь исчезнешь. В тебе словно черт сидит. Принц Конде наговорил таких странных комплиментов о тебе, что я подумал, не следует ли мне извиниться за то, что ты появилась на свет.

Позже, когда они медленно ехали по темной дороге, барон де Сансе снова заговорил, покачав головой:

— Я совершенно не понимаю этих людей. Сначала они насмехаются над моими словами. Маркиз, с цифрами в руках, доказывает мне, насколько его финансовое положение хуже моего. Меня буквально выпроваживают, даже не предложив стакан вина, чтобы утолить жажду после долгой беседы. Потом вдруг догоняют и обещают исполнить все, о чем я прошу. Монсеньор сказал, что я буду освобожден от таможенных налогов уже в следующем месяце.

— Тем лучше, папа, — прошептала Анжелика.

В тишине ночи послышалось пение жаб — верных спутников болот, а значит их старый замок Монтелу уже совсем близко. Внезапно Анжелика почувствовала острое желание заплакать.

— Думаешь, мадам дю Плесси сделает тебя своей фрейлиной? — спросил барон.

— О нет, я так не думаю, — спокойно ответила Анжелика.

От поездки в Пуатье у Анжелики остались только неприятные воспоминания об отвратительных дорогах и постоянной тряске. В очень старую карету, специально починенную по этому случаю, запрягли пару мулов, и Анжелика заняла в ней место рядом с Ортанс и Мадлон. Раймон и Гонтран ехали верхом на прекрасных лошадях, которых им подарил отец. Он сказал, что в новом коллеже у иезуитов есть обустроенные конюшни для лошадей молодых господ.

Два тяжеловоза завершали караван. На одном из них ехал Гийом, который был призван сопровождать юных хозяев. По стране ходили слухи о приближающейся войне. Поговаривали о том, что герцог де Ларошфуко поднимает жителей Пуату в поддержку принца Конде, и, чтобы прокормить армию, изымает половину годового урожая. Если где-то произносили слово «армия», все знали, грядут тяжелые времена: бедность, голод, разбойники и бродяги на дорогах. Именно поэтому Гийом ехал вместе с ними, упираясь пикой в стремя и прицепив с другого бока свою старую шпагу.

Путешествие, однако, прошло спокойно. Только один раз, проезжая через лес, путники заметили несколько странных фигур, мелькавших среди деревьев, но то ли пика старого солдата, то ли убогий вид кареты отбили у грабителей всякий интерес.

На ночь путешественники остановились в трактире, который стоял в зловещем месте, на перекрестке дорог, посреди леса, откуда доносилось лишь завывание ветра. Хозяин подал им к столу сыр и горячую воду, которую он называл бульоном. Свет тонкой сальной свечи освещал их скудный ужин.

— Все трактирщики в сговоре с грабителями, — сказал Раймон перепуганным сестрам. — Именно на таких постоялых дворах, которые стоят на краю дороги, и совершается большинство убийств. Во время нашей последней поездки мы ночевали на постоялом дворе, где меньше чем за месяц до нашего приезда убили какого-то богатого ростовщика, вся вина которого состояла лишь в том, что он путешествовал один.

И решив, что его словам недостает важности Раймон добавил:

— Эти преступления, совершаемые крестьянами, являются следствием тех беспорядков, которые происходят в высшем свете. Больше никто не испытывает страха перед Богом.

Время от времени со стороны дороги, покрытой корочкой льда, доносился топот копыт, но повозки останавливались редко.

Путешественники предпочитали искать гостеприимства в замках, а не ночевать в одинокой гостинице, где рисковали тем, что их, по меньшей мере, ограбят.

В большом зале сидели несколько завсегдатаев, торговец-еврей и четверо посыльных. Они курили длинные трубки и пили почти черное вино.

Когда наши путники отправились спать, то обнаружили в номере всего одну кровать. Правда, настолько широкую, что все пятеро легко на ней поместились: три девочки — в изголовье кровати, а мальчики в ногах. Старый Гийом лег спать перед дверью, а слуга отправился к лошадям в конюшню.

Следующие дни оказались не менее трудными: дорога была вся в рытвинах, ямах и кочках. Сестер подбрасывало и трясло в карете как мешки с орехами, из-за чего они чувствовали себя совсем разбитыми. Попадались участки старой римской дороги, вымощенной большими плитами, но в основном они ехали по развороченному нескончаемым потоком экипажей и всадников глинистому бездорожью. Часто путники часами мерзли при въезде на мост в ожидании, пока сборщик пошлины, как правило, чересчур болтливый и медлительный, соизволит вдоволь наговориться с путешественниками. Без задержек проезжали только кареты богатых вельмож, которые небрежным жестом выбрасывали под ноги сборщика кошель с нужной суммой и быстро проезжали дальше. Мадлон плакала. Она вся продрогла и прижималась к Анжелике. Ортанс, поджав губы, твердила:

— Это просто невыносимо!

Девочки, изнемогая от усталости, не смогли сдержать вздоха облегчения, когда вечером увидели остроконечные бледно-розовые крыши Пуатье, стоящего на холме, который огибала речка Клэн.

День выдался ясным.

На небе не было ни облачка, крыши домов тонули в лазурной синеве, и можно было подумать, что это Юг, преддверием которого когда-то считался Пуату. Колокола звонили к вечерне, извещая о начале молитвы «Ангелюс» [75] Молитва Богородице и в то же время колокольный звон, призывающий к этой молитве. .

Теперь колокольный звон будет в течение пяти лет отсчитывать для Анжелики дни и часы. Пуатье — город церквей и монастырей. Именно колокола устанавливали ритм жизни всех этих людей в сутанах и их учеников, таких же веселых и шумных, насколько тихими и спокойными выглядели их наставники. Священников и бакалавров можно было встретить на перекрестках улиц, ведущих вверх, и в прохладных тенистых аллеях, на площадях и в местах, где обычно располагались паломники.

Перед собором дети барона де Сансе расстались. Монастырь урсулинок находился немного левее, над речкой Клэн, тогда как коллеж отцов-иезуитов располагался на самой вершине холма. Из чувства неловкости, присущей юности, расстались почти молча; одна Мадлон, обливаясь слезами, поцеловала братьев на прощание. Монастырские ворота закрылись за Анжеликой.

Только намного позже она поняла, что мучительное ощущение нехватки воздуха, связано с тем, что ее лишили свободы, простора. Вокруг стены, одни только стены и решетки на окнах. Монастырские воспитанницы Анжелике не понравились. Она с детства привыкла играть с деревенскими мальчиками, которыми всегда верховодила, они восхищались ею и следовали за ней повсюду, а здесь, среди родовитых и богатых воспитанниц, место Анжелики де Сансе оказалось в самых последних рядах.