Барбара Картленд - Разбитое сердце

Питер ехидно улыбнулся.

— Почему-то не ожидал от вас ничего подобного.

— С момента моего появления в вашем доме произошло много неожиданностей. И в том, что касается меня, вы были то шокированы, то разочарованы. Но вас это характеризует исключительно положительно.

— Не сомневаюсь в этом, — отозвался Питер, — но дело, кажется, не во мне, не так ли?

И я вдруг почувствовала досаду. Уж если я чего не люблю, так это такую манеру разговора — отстраненную и холодную, кажется, что вокруг людей, которые так говорят, словно стынет воздух. Меня, например, не злят люди, позволяющие себе вспышку гнева, — ненавижу я то, что мы с мамочкой называем «холодным душем».

— Давайте лучше перейдем к делу, — проговорила я. — Я здесь не затем, чтобы мое поведение критиковали вы или кто-то другой. Безусловно, это ваш дом; и если вы не хотите, чтобы я оставалась в нем, я могу без всяких сложностей оставить его, однако позволить вам стать моим самозваным наставником, нет уж, увольте. Простите, мистер Флактон, но я сама себе госпожа.

— Изложено весьма доступно. Быть может, теперь и вправду перейдем к делу?

— Пожалуй, — проговорила я голосом, в который надеялась вложить столько же льда, сколько было в его словах.

— Итак, — начал Питер, — я переговорил с министром внутренних дел и главой уголовного розыска. Они не могут представить себе, чтобы в том районе, о котором идет речь, находился итальянец по фамилии Москито или что-то в этом роде, однако не возражают против того, чтобы мы с вами провели свое расследование, параллельное тому, которое ведет полиция. Всегда существует возможность, что их люди невольно могут раскрыть себя, что будет на руку преступникам и даст им возможность скрыться. Они не видят никаких препятствий для реализации вашего плана.

— Насчет ларька?

— Именно так, и я договорился, чтобы нам приготовили его в Глазго. Мы можем забрать его утром и вернуть вечером. Нам будут предоставлять нужный товар и не станут задавать лишних вопросов.

— Просто великолепно, — с пылом проговорила я. — И когда мы приступаем?

— Я подумал, что, если это будет удобно вам, мы можем воспользоваться ночным поездом. Отправление в десять вечера. Если, конечно, у вас нет других планов…

Понимая, что он просто дразнит меня, я вскочила и приложила пальцы к его губам.

— Не надо! — сказала я. — Не надо портить впечатление своим поведением. Я так довольна всем, что вы успели совершить. Теперь процесс пришел в движение, и я не сомневаюсь в том, что нам суждено найти нечто важное.

Питер взял мои пальцы и задержал их в своей руке.

— Мне хотелось понять вас, — проговорил он каким-то странным тоном.

Высвободив руку, я рассмеялась.

— Слава богу, это вам не удалось! Не могу представить себе ничего более унылого, чем когда тебя понимает англичанин. Но я благодарна вам. Спасибо, Питер, вы открыли козырь.

Моя похвала действительно обрадовала его.

— А как насчет одежды?

— Я уже подумал об этом, — с гордостью произнес Питер. — Нам обоим предоставят фирменную одежду вместе с киоском.

— Вижу, все продумано до мелочей! Итак, поднимаюсь наверх и собираю вещи.

— Минуточку. Я не успел решить, что же нам сказать Сибил?

— А я уже подумала об этом. Вы скажете, что взялись отвезти меня в гости к моему деду.

— Это идея, но…

Мне так и не довелось услышать его возражения, ибо в этот самый момент в кабинет вошли Сибил и Вили. Вид мой, в домашнем халатике, явно изумил их обеих.

— Что случилось? — спросила Сибил.

Чтоб досадить ей, я изобразила на лице полную невозмутимость.

— Ничего. А почему вы спрашиваете?

Сибил явно была в недоумении.

— Увидев вас в таком виде, я просто не знала, что и подумать… — она запнулась, подбирая слова.

— Вас смутил мой халат? — поспешила я к ней на помощь. — Дело в том, что Питер пришел с важной для меня новостью, и я заторопилась вниз вот так — в чем была. Но Питеру халатик понравился — вы ведь только что хвалили его, правда, Питер?

Он явным образом смутился, но на лице Вили появилось совершенно убийственное выражение. Подойдя ко мне, она тронула меня за рукав.

— Ваш халат очарователен, — проговорила она. — Но вы, Памела, должны запомнить, что англичане очень консервативны. Бедняжка Сибил озабочена тем, что могут подумать слуги.

Сказано это было голосом бархатным, и только я одна ощущала таящуюся в нем опасность. Мне не оставалось ничего другого, кроме как улыбнуться Сибил и извиниться:

— Прошу прощения, я как-то не подумала. У нас дома не придают большого значения подобным вещам.

— Все хорошо, дорогое дитя, — ответила Сибил. — Только, как справедливо говорит Вили, мы всегда должны считаться с тем, что могут подумать слуги.

— Милая Мела забывает о подобных вещах, — проговорила Вили, — потому что у них в Канаде не слишком много слуг.

— У нас их нет вообще, — возразила я, быть может поступив не слишком разумно. — Мы демократичны, и считаем слово «слуга» унизительным. Впрочем, у нас есть домашние работники и работницы.

— Как мило, — рассеянно промолвила Сибил, но в глазах Вили вспыхнул злой огонек.

— Просто восхитительно, — проворковала она. — Нисколько не сомневаюсь в том, что это весьма точная формулировка. Например, у нас в Югославии в доме моего отца было тридцать или сорок домашних работников.

Она развлекалась, выставляя меня на посмешище, и я ощутила, что попала в неловкое положение. Я не сомневалась в том, что Питер считает ее восхитительной и что каждая ее фраза в его понимании блещет умом и добротой. И только мы двое понимали, что фехтуем и ждем возможности нанести, минуя защиту соперницы, разящий удар.

И хотя в словах ее не было никакого выпада в мою сторону, она тем не менее сумела представить меня неотесанной и невоспитанной провинциалкой, которой не место в лучших домах. Впрочем, возможно, она была права.

Но меня это не волновало. Высоко держа голову, я направилась к двери.

— Пойду собирать вещи. Питер, вероятно, сообщит вам, что мы сегодня вечером уезжаем.

Два изумленных лица обратились ко мне, а я выскользнула из комнаты с ощущением победы. Последнее слово осталось за мной!

В чем британцам нельзя отказать, так это в том, что их вывести из равновесия невозможно. Хотелось бы знать, что является этому причиной — выработанная столетиями привычка или отсутствие воображения.

Пока мы ехали в поезде, два раза прозвучал сигнал воздушной тревоги, и никто по этому поводу не выказал беспокойства, но едва мы прибыли в Глазго и вышли на станции, мечтая поскорее позавтракать и умыться — как делаешь всегда после долгой дороги, — как сирены завыли снова.

Вокзальный служитель остановил нас: