Дженнифер Эшли - Спасенный любовью

Улыбка горничной стала еще шире.

— Очень многое, ваша светлость. Значит, вы их получили?

— Так это ты?.. — удивилась Элинор. Но она тотчас вспомнила послания с орфографическими ошибками, заканчивавшиеся одной и той же фразой: « Ат таво, кто жилаит вам дабра ». Что ж, это вполне могла написать стоявшая перед ней женщина. — Но зачем ты мне их посылала? — спросила Элинор.

Джоанна снова сделала книксен — словно не могла удержаться.

— Потому что я знала, что они приведут вас к нему. И, как видите, вы вышли за него замуж. И ему стало куда лучше, разве нет? А теперь по поводу подмигивания, ваша светлость. Поверьте, это ничего не значит. Он подмигивает, потому что добрый. Это у него что-то вроде сигнала, шутки. Правда-правда.

— Говоришь, добрый? — Элинор не помнила, чтобы кто-либо называл Харта «добрым». — А с фотографиями это как-то связано?

Неужели это сам Харт велел Джоанне посылать снимки? Что ж, если так, то его ждал серьезный разговор.

— Нет-нет, — ответила Джоанна. — Он здесь ни при чем. Если послушаете, ваша светлость, я все объясню.

Элинор тут же кивнула:

— Да уж, пожалуйста, объясни.

— Моя дерзость происходит от моей невоспитанности, ваша светлость. Я выросла в Лондоне, в восточной его части. Близ доков Святой Екатерины. Все бы ничего, вот только мой отец был ужасный бездельник, поэтому мы с матерью влачили жалкое существование. В конце концов я решила, что должна вырваться из нищеты, должна научиться хорошим манерам и грамоте, чтобы пойти в горничные на Мейфэр или, может быть, даже к какой-нибудь леди в услужение. Я тогда ничего не знала об обучении и рекомендациях, была совсем молоденькая. Но я очень старалась. Ходила по объявлениям, чтобы устроиться на работу. И меня наняла дама по имени миссис Палмер.

— О Боже! — воскликнула Элинор. — Ты не знала, что она сводница?

— He-а… Там, где я росла, скверные девчонки видны за версту. Разгуливают ночью по улицам и ругаются как докеры. Но миссис Палмер говорила тихо и спокойно. И у нее был большой дом, полный дорогих вещей. Я тогда не представляла, что ночные девчонки способны так высоко взлететь. Думала, что попала в рай. Но все очень быстро прояснилось, когда она отвела меня наверх, где в спальне находилась еще одна дама. Вы бы упали в обморок, ваша светлость, если бы я рассказала вам, чего они от меня хотели. Может, я и выросла в грязи, но меня хотя бы научили отличать хорошее от дурного. И я сказала, что не буду этого делать, даже если они меня изобьют. Тогда мамаша Палмер схватила меня и заперла в комнате.

Элинор невольно сжала кулаки. Жалость, которую она когда-то испытывала к миссис Палмер, постепенно превращалась в ненависть.

— Продолжай, Джоанна, — сказала она со вздохом.

— Словом, мамаша Палмер выпустила меня поздним вечером и сказала, что должна привести меня в порядок, потому что приедет хозяин дома. Я решила, что речь шла о ее муже, хотя не могла взять в толк, кто мог жениться на такой, как она. Так вот, меня умыли, причесали, нарядили в новое платье и в чепец и велели принести чай в гостиную. И я тогда не увидела в этом ничего особенного, подумала, что в присутствии мужа миссис Палмер будет вести себя прилично. Кухарка поставила на поднос чашки и все остальное, что нужно к чаю, и я пошла в гостиную. И там был он.

Элинор не нужно было спрашивать, кто именно. Конечно же — Харт Маккензи. Ослепительно красивый, надменный, неотразимый.

— Таких красавцев я в жизни не видала, — продолжала Джоанна. — И он, конечно, был очень богат. Я стояла в дверях и глазела на него как дура. А он посмотрел на меня так, как будто просверлил насквозь. Хотя такие господа, как он, обычно не замечают слуг. По крайней мере мне так говорили. Мне следовало быть незаметной, но он очень долго на меня смотрел. А потом сел на диван. Миссис Палмер тотчас присела рядом с ним и угождала ему всячески — как влюбленная девушка. Она велела мне поставить поднос на стол, а я страшно разнервничалась, боялась, что выверну поднос прямо на них и меня вышвырнут на улицу.

Мамаша Палмер рассмеялась и сказала ему: «Посмотри, что я тебе припасла». Поначалу я подумала, что это она о чае, но потом поняла, что она имела в виду меня.

Элинор вспомнила, как миссис Палмер признавалась ей, что нанимала для Харта других женщин, так как боялась, что иначе надоест ему. Но Джоанна не была гулящей женщиной — всего лишь наивной простушкой, желавшей вырваться из нищеты.

— Знаете, ваша светлость, я и впрямь чуть не уронила поднос с чаем, — сказала Джоанна. — Меня как громом поразило, когда я поняла, что миссис Палмер наняла меня, чтобы я ублажала ее мужа как какая-нибудь проститутка. Тогда я еще считала его ее мужем. Мне хотелось расплакаться или убежать домой… или даже позвать констебля. Но мамаша Палмер прошептала мне на ухо: «Он герцог. Сделай все, о чем он тебя попросит, иначе тебе не поздоровится».

Я страшно испугалась и поверила ей. Потому что аристократы, они творят что хотят, разве нет? Я знала одного парня, который служил у графа, а тот колотил его, когда злился — даже когда злился не на него. Я тогда не сомневалась, что миссис Палмер говорит правду, поэтому тряслась как осиновый лист.

А его светлость снова оглядел меня с головы до ног и сказал миссис Палмер, чтобы вышла из комнаты. Она вышла, хотя была ужасно недовольная, и я уже тогда поняла, что мамашу Палмер бросает в дрожь от одного щелчка его пальцев. Словом, она вышла и закрыла дверь. А его светлость сидел на диване и смотрел на меня. Вы же знаете, как он это умеет. Не сводя глаз. Как будто знает о тебе все, каждый твой секрет и даже то, чего ты о себе не знаешь.

— Да, действительно, — кивнула Элинор. Она знала это — пронзительный взгляд Харта.

— Ну… вот так я и стояла. «Что ж, Джоанна, — думала я, — вот ты и попалась. Сейчас тебя обесчестят, и больше никто тебя на хорошее место не возьмет. И всю оставшуюся жизнь ты будешь проституткой. И все на том и закончится». А его светлость просто смотрел на меня, а потом спросил, как меня зовут. Я ответила. Какой смысл было лгать? Тогда он спросил, откуда я, работала ли где-то раньше и что меня заставило наняться на работу к миссис Палмер. Я сказала, что ничего не знала о мамаше Палмер, пока не очутилась в ее доме. Он, казалось, очень разозлился. Правда, я сразу догадалась, что не на меня. Его светлость велел мне оставаться там, где я стояла, а сам прошел к столу и вытащил какую-то бумагу. Сел и начал что-то писать. А я стояла, не зная, куда девать пустые руки и что вообще делать.

Закончив, он подошел ко мне и протянул сложенный листок. «Отнесешь это одной моей знакомой даме на Саут-Одди-стрит, — сказал он мне. — Я написал адрес сверху. Выйдешь из этого дома, остановишь кеб и скажешь кебмену, чтобы отвез тебя туда. А потом скажешь экономке на Саут-Одли-стрит, чтобы отдала письмо хозяйке дома. Смотри только, чтобы она тебя не выставила». После этого он протянул мне деньги. Я не хотела их брать, но он сказал, что это для кебмена. И еще велел, чтобы не поднималась наверх за своими вещами.