К. У. Гортнер - Откровения Екатерины Медичи

— Превосходно. Участие в охоте наверняка привлечет к тебе всеобщее внимание.

— А это хорошо? — робко спросила я, не уверенная, что мне следует стремиться именно к такому результату.

— Лучше и быть не может! — Герцогиня расхохоталась, тряхнув головой. — С тобой, дорогая моя, будет мадам д'Этамп, а уж она знает толк в том, как завлечь мужчину.

Таким образом я проникла в ближайшее окружение короля. На подготовку моих новых нарядов ушло несколько недель, а я тем временем ежедневно практиковалась в верховой езде — на смирной кобылке под флорентийским седлом. Кромка у него была выше, а стремена короче, чем у обычных французских седел, и это, по словам мадам д'Этамп, давало мне дополнительное преимущество: садясь на лошадь, нужно было подобрать юбки так, чтобы стали видны лодыжки.

— У тебя, дорогая моя, красивые ноги, — заметила она и мелодично рассмеялась, — а мужчины ценят возможность хотя бы мельком увидеть женскую ножку.

Думаю, ей доставляло удовольствие школить меня, заботясь таким образом о благе короля.

И вот настал день, когда я вместе с «маленькими разбойницами» отправилась на охоту.

Само это предприятие мне не понравилось. Собаки непрерывно лаяли, мужчины слишком много пили и слишком быстро пьянели, женщины наперебой старались привлечь их внимание. Не порадовал меня и забой дичи, ибо пресловутая «королевская охота» на деле была всего лишь организованной бойней: конюхи растягивали сети кольцом, а загонщики принимались молотить длинными палками по кустам. Вспугнутая дичь — перепелки, фазаны, кролики — попадала прямиком в сети, где их осыпала копьями и стрелами толпа ликующих дам. Предсмертные крики животных, кровь, обильно лившаяся на землю, вызывали у меня тошноту; я не понимала, как такие утонченные во всех прочих отношениях люди могут находить удовольствие в подобном зверстве. Сама я предпочла бы бок о бок с королем честно гнать оленя или вепря, но женщинам такое не позволялось, хотя во флорентийском седле я могла скакать так же долго и быстро, как всякий мужчина. Обыкновенно охота длилась по многу часов, так что мои руки и ягодицы бывали стерты в кровь; однако я, не обращая на это внимания, усердно совершенствовалась в верховой езде, пока прочие женщины тешили свою кровожадность.

И вот как-то утром я дала шпоры кобылке и поскакала вдогонку за королем. Наградой мне, когда я нагнала мужчин, стало безмерное удивление Франциска и неодобрительные взгляды его спутников.

— Позвольте мне сегодня поехать с вами, — сказала я.

— Надеюсь, ты умеешь обращаться с луком и стрелами. — Пристально посмотрев на меня, король кивнул и пришпорил жеребца.

Под заливистый лай гончих, которые почуяли добычу, я поскакала за Франциском, наслаждаясь видом мелькающих мимо деревьев. Низко растущая ветка зацепилась за мою шапочку и сорвала с ее головы, я громко рассмеялась. Пригнувшись к мускулистой шее кобылки, я подгоняла ее, исполненная решимости ни на шаг не отстать от прочих. И вот на краю прогалины я увидела молодую лань, которую загнали собаки. Прижав уши к точеной головке, округлив от ужаса выразительные глаза, она отбивалась копытами от кружащих вокруг нее псов.

Франциск поманил меня. Спутники его, удерживая взмыленных скакунов, глазели с откровенным презрением.

— Она твоя, — промолвил король. — Даруй ей достойную смерть.

Я встретилась с ним взглядом. Мне не хотелось убивать это животное, которое так отчаянно сражалось за жизнь, и все внутри меня противилось этому, однако я подняла лук и наложила стрелу. Дождалась, покуда лань вскинется на дыбы, стремясь увернуться от прыгнувшего пса, зажмурилась и пустила стрелу. Мужчины ахнули в один голос. Напряженную тишину нарушили крики псарей, которые осаживали разгоряченных собак. Открыв глаза, я увидела, что лань лежит мертвая и в груди у нее торчит моя стрела.

Я обернулась к Франциску, и тот жестом велел мне спешиться. Отрезав правое ухо лани, он провел кровоточащим краем по моей щеке, измазав ее теплой еще кровью, а затем вручил мне этот трофей.

— Хоть ты и жалела ее, — проговорил он, — но колебаться не стала. Такова жизнь, малышка. Порой приходится первым нанести удар, не дожидаясь, пока ударят тебя.

И, буйно расхохотавшись, повернулся к своим спутникам:

— Нынче моя невестка доказала, что я могу ею гордиться! Она охотница не хуже мужчины и, думаю, лучше, чем некоторые из вас.

Те поддержали его неискренним смехом, а я сияла от счастья. В тот день я вернулась в замок бок о бок с королем, на щеке моей красовалась подсохшая кровь убитой лани, а в кошеле у пояса лежало ее ухо. К тому времени уже все придворные собрались во внутреннем дворе. Я улыбнулась, заметив изумление на лицах дам, когда они увидели меня скачущей рядом с королем Франциском и разглядели на моем лице кровавую отметину охотничьей удачи. Теперь им действительно было о чем посплетничать, хотя я была не настолько наивна, чтобы отныне уверовать в свою безопасность. Пускай я получила право охотиться вместе с королем, но все же оставалась бездетной супругой, а Генрих был вторым после дофина наследником трона.

Я должна была родить сыновей, дабы обеспечить продолжение династии Валуа. Если я потерплю неудачу, то буду обречена на гибель, как та лань, чью жизнь отняла на сегодняшней охоте.

А потому я стремилась как можно чаще быть на виду, надеясь, что, если и впредь буду привлекать внимание двора, кто-нибудь из вездесущих сплетников уведомит Генриха, что его супруга герцогиня становится популярной особой. Я заманивала Маргариту в галереи, залы, сады, и в их изобильной роскоши мы просиживали часами, окруженные стайкой фрейлин.

Миновала неделя, другая, а от Генриха не было вестей. Я начинала чувствовать себя дурой, разряженной в пух и прах, но так и не добившейся желаемого. Мне было бы легче убить еще тысячу ланей, нежели сносить внимание дам, которые приветствовали меня с хищной улыбочкой, и учтивые поклоны кавалеров. Все они, без сомнения, за моей спиной шептались, что эта Медичи лезет вон из кожи, лишь бы доказать, что она здесь своя. Пускай я и заняла почетное место среди «маленьких разбойниц», но все же оставалась чужеземкой, которой посчастливилось залучить в сети принца, да и тот предпочитает общество своей любовницы.

Именно тогда в моем сердце зародилась ненависть к Диане де Пуатье. Я еще даже в глаза ее не видела, но если б увидела, то непременно подлила бы в ее кубок снадобья из склянки Руджиери. Эта женщина осквернила мою новую жизнь, превратила ее в нечто ужасное, а у меня не было никакого способа разрушить ее козни.

Как-то днем, после обеда я, как обычно, сидела в своем громоздком пышном наряде, держа в руках книгу, присланную из Флоренции, и притворяясь под колкими взглядами придворных, что всецело поглощена чтением. И вдруг осознала, что больше этого не вынесу. Я резко встала.