Наталья Павлищева - Роксолана и Султан

Все разъяснилось быстро, когда вспомнили, почему взять Белград не удалось Мехмеду Завоевателю. Город с двух сторон охватывали реки – Дунай и Сава, а с третьей – гора Авала, хорошо защищен. Османы закрыли подступы с юга, с суши, но остались переправы. Дунай широк, а вот через Саву венгры легко помогали осажденному городу, перевозя оружие и продовольствие.

Эта ошибка не должна повториться, потому и нужен был Сулейману Земун на другом берегу Савы.

Анна пыталась протестовать, умоляла взять с собой, почти висла на полах халата, султан брезгливо оттолкнул:

– Ты умная женщина, должна понять, что все кончено.

И тут она выдала себя и Ибрагима заодно:

– Это из-за письма той роксоланки? Чем я хуже, почему ты не желаешь вести умные беседы со мной, почему не читаешь мне стихи? Разве моя грудь мягче, разве моя талия не тоньше?

Он спокойно и почти безучастно смотрел, как унижалась женщина, потом поморщился:

– Когда Хуррем заподозрила, что я мог ее забыть, то написала о своей любви, а не стала выговаривать мне из-за любви к другой.

– Это ложь! А если это ложь? Написать можно все, что угодно. Посмотри, она там, далеко, а я здесь, рядом, живая и горячая…

Сулейман снова поморщился, вырвал полу халата из цепких пальцев женщины и презрительно бросил:

– Как можно любить женщину, которая так унижается?

Анна осталась рыдать на ковре шатра… Она не выполнила то, ради чего была приставлена к Сулейману. Нет, не Ибрагимом приставлена, а с его помощью венецианцами. Не вызнала заранее, куда направит свои стопы, бросит тысячи своих янычар Сулейман, не подсыпала ему яд, не пустила в ход кинжал. Она ничего не смогла и теперь будет отвечать перед теми, кто рассчитывал на ее ловкость, на ее влияние на султана. Яд и кинжал планировались на крайний случай, если султан повернет в сторону Италии, но это только предположительно, слишком далеко та же Венеция по суше от Стамбула. Ее задачей было стать постоянной спутницей, советчицей, глазами и ушами купцов рядом с султаном.

Теперь она должна вернуться в бордель, чтобы там вспоминать об упущенных возможностях.

Анна действительно исчезла, только не так, как рассчитывала. Золото и драгоценности любила не только она, а красивую женщину, даже если та царапается и кусается, как дикая кошка, всегда можно продать. Не в Стамбуле – и без него найдутся невольничьи рынки.

Тянулись трудные дни ожидания. И вдруг…

– Хуррем… тебя валиде-султан зовет…

Голос у кизляр-аги словно патока, иногда кажется, что он даже липнет.

– Зачем, не знаешь?

– Гонец от Повелителя прибыл…

– И?

– Поторопись, звали же.

– Ты скажешь, что привез гонец?!

– Письма привез. Кажется, и тебе тоже…

Она мчалась так, что кизляр-ага с трудом поспевал следом. Рабыни тоже. В покои валиде-султан влетела запыхавшись, остановилась посередине комнаты:

– Где письмо?

– Какое? – Хафса с укором посмотрела на евнуха, тот за спиной развел руками, мол, от этой колдуньи ничего не утаишь.

– Мне от Повелителя! – Роксолана почти пританцовывала от нетерпения.

Валиде протянула ей свиток с султанской печатью, ее взломать не решились – потому, что в письме, не знали.

Роксолана, не задумываясь, сломала печать, развернула лист. Буквы прыгали перед глазами так, что с трудом разбирала их, складывая в слова. От волнения даже забыла, что читать надо справа налево, пару секунд с недоумением смотрела на текст.

Наконец, разобрала. Когда прочитала стихотворные строчки, дыхание перехватило, губы задрожали, руки затряслись.

Валиде внимательно наблюдала за наложницей. Что ее так взволновало?

– Что тебе написал Повелитель?

Роксолана вскинула счастливые, торжествующие глаза:

– Что любит, ждет встречи…

– Неужели?

– Да! Вот:

Ее голос звенел, в нем слышалось торжество чувствующей, что ее любят, женщины.

Хафса смущенно хмыкнула. Хорошо, что, кроме нее, в комнате только кизляр-ага, хезнедар-уста и пара молчаливых служанок, которые скорее проглотят собственные языки, чем распустят их, потому что прекрасно знают, что могут лишиться не только этих самых языков, но и голов, во ртах которых те помещаются.

– Думаю, не стоит по всему гарему кричать, что именно пишет Повелитель. Это для тебя строчки, а не для всех.

– Конечно. Он не получал моих писем до сих пор. Как вы это объясните, кизляр-ага?

Хуррем повернулась к евнуху так быстро, что тот даже отшатнулся, замямлил:

– Откуда мне знать? Гонец не справился или пропал. Такое бывает… Не только с твоими письмами, даже с письмами самого Повелителя.

– Мне писать, что вы не выполняете наказов Повелителя, или пока подождать, вдруг у вас появится время их выполнить?

– Появится, появится. Занят был, Хуррем, все сделаю, что Повелитель велел. Ведь вожу же вас в его библиотеку…

Валиде поморщилась, было противно слушать, как лебезит евнух; сделала знак, чтобы уходили.

Роксолане тоже было противно, да и вовсе не хотелось разговаривать с кизляр-агой, она поспешила к себе, чтобы снова и снова перечитывать письмо от султана. Не забыл, не разлюбил, жаждет встречи! Остальное неважно, пусть злится валиде, пусть мечется кизляр-ага, пусть завидуют и шипят вслед наложницы и рабыни, она знает, что нужна Сулейману, а это главное.

«Мне без тебя целый мир пуст…». Разве могут быть лучшие строки?!

Она села у светильника, борясь с желанием немедленно написать ответ. Нет, ее письмо должно быть столь же изящным и непременно со стихами, потому нужно сначала все продумать. Завтра напишет…

Со вздохом свернув письмо трубочкой и завязав ленточкой, она сунула драгоценное послание за пазуху и взялась за покрывало на постели. Сейчас лучше лечь спать. Роксолана уж помнила каждую букву письма, знала, что до утра будет лежать и, глядя в темноту, повторять и повторять мысленно волшебные строки.

Счастливо улыбаясь, отдернула покрывало и замерла…

Она и сама не могла бы объяснить, что именно остановило. Несколько мгновений, даже не понимая, просто смотрела на постель. Нет, там ничего не было… ничего, кроме… осторожно склонилась, потом осторожно откинула покрывало в ноги и шагнула к светильнику. В спальне никого не было, а светильник тяжелый, но женщина не позвала служанок, подтащила светильник сама.