Наталья Павлищева - Великолепный век. Роксолана и Султан

Настя вдруг сообразила:

– А сколько лет валиде-султан?!

– Никогда не считай чужие годы, тем более у женщин!

– А султану Сулейману?

– Повелителю двадцать пять только что исполнилось, вы ему к дню рождения подарены. Но его нельзя называть по имени, надо говорить Повелитель. Запомнила?

– Сулейман молод?

– Тьфу ты! Вроде сообразительная, а бестолковая. Сказано же: Повелитель! Повелитель, понимаешь, а не… Сама с тобой назовешь, как нельзя.

Настя с удовольствием засмеялась, но тут же замолчала. Султан молод…

– А кто всегда рядом с сул… с Повелителем?

– Валиде-султан… Махидевран, она любимая кадина, правда, не она первая сына родила.

– Сколько же у Повелителя жен и детей? – это уже Гюль. Насте хотелось спросить совсем другое, но она промолчала, боясь, что неосторожным интересом выдаст себя.

– Четыре сына, три постарше от старших жен, а четвертый, маленький, от любимой Махидевран.

– От этой толстухи?!

– Тьфу ты! Да придержи язык! Тебя следовало не Хуррем назвать, а Болтливой. – Фатима снова понизила голос до шепота и добавила: – Она не всегда такой была. Как сына родила, так толстеть начала. Но Повелитель ее все равно любит. И шах-заде Мустафу тоже.

– Шах-заде это кто?

– Гюль, это принц, сын султанский.

– Да, старшему шах-заде Махмуду, рожденному Фюлане-хатун, уже восемь, второму – Мураду – семь, еще Махмуду – шесть, они рождены Гульфем Султан, и младшему Мустафе, сыну Махидевран, еще пять. Но он самый любимый у Повелителя.

– Все от жен, не от наложниц?

Фатима строго посмотрела на интересовавшуюся Гюль:

– Знать бы должна, что если наложница сына родит, то женой стать может. Гульфем была наложницей, стала кума-хатун, второй женой.

– А где первая, Фюлане?

– В Кафе осталась. А может, уже и померла, не знаю.

– Так теперь первая жена Гульфем?

– Нет, баш-катун, первая жена Махидевран, потому что любимая. Повелитель может не по старшинству любого из шах-заде наследником сделать, а его мать баш-катун станет.

Настя тихо пробурчала:

– Баш-катун, маш-катун… ну их всех к черту!

– Что ты там бормочешь?

– Домой хочу!

– А ты где?

– К себе домой, понимаешь?

– И-и… забудь, твой дом теперь здесь, отсюда никуда не уходят, разве что в мешке в Босфор.

– В каком мешке?

– Неугодных одалисок сажают в мешок, бросают туда дикую кошку или ядовитую змею, завязывают и кидают в море. Зато послушным здесь хорошо…

– Чем же?

– Одевают, украшения дарят, кормят хорошо, работать не заставляют…

– Учат?

– Чему?

– Ну, читать, поэзии, философии…

– Чему?!

– Философии. Это когда рассуждают о мире.

Фатима и Гюль смотрели на Настю так, словно она только что свалилась с луны, хотя той на небе еще не было. Девушка поняла, что они понятия не имеют о философии. А султан? Интересно, а зачем ее тогда учили?

– Нас в Кафе многому учили, чтобы мы могли с образованными людьми не только ложе делить, но и поговорить тоже. Хотите, стихи персидские или арабские почитаю? Или турецкого улема Ахмед-паши?

– Откуда ты про Ахмед-пашу знаешь?

– Говорю же: учили. Слушайте:

Слушали не только Гюль и Фатима, но и наложницы вокруг. В садике установилась такая тишина, что, казалось, муха пролетит – услышат.

Кто-то попросил:

– А еще почитай?

Но она не успела, позвали ужинать. Девушки расходились с заметным неудовольствием, перешептываясь, что появилась необычная новенькая: стихи читает, как заправский чтец.

Настя не заметила, как внимательно приглядывалась к ней Фатима, а когда девушки ушли кушать, тихонько скользнула в сторону покоев валиде-султан. Старую рабыню туда пустили. Почему Хафса не забыла ту, что была наложницей ее мужа в давние времена? Возможно…

Кормили куда лучше, чем в Кафе. За низеньким столиком вместе с ними оказались еще четыре девушки. Одна из них, самая рослая и уверенная в себе, тут же поинтересовалась:

– Тебя как зовут?

Насте почему-то совсем не захотелось, чтобы под сводами этого дворца звучало ее настоящее имя, она назвалась тем, что дали в Кафе:

– Роксолана.

– Русская, значит… А я из Венеции, Мирана. А ты кто?

Гюль заметно смутилась:

– Я Гюль.

– Откуда?

– Черкешенка.

– А… здесь таких любят, но у тебя ничего не получится.

– Почему?

– Махидевран черкешенка, она соперницы не потерпит.

– Мирана, а ты здесь давно?

Та усмехнулась в ответ на вопрос Роксоланы, почти горько усмехнулась:

– Четвертый год…

– А… с султаном часто бывала?

Засмеялись все четыре девушки, тихонько, явно, чтобы смех не был слышен остальным.

– Сразу видно, что ты первый день в гареме. Многие из нас и не видели Повелителя.

– Как это? А зачем тогда стольких девушек здесь держать?

– А вдруг какая понравится?

Договорить им не удалось: старая рабыня, присматривающая за ужином, прикрикнула, чтобы не болтали много. Девушки подчинились, но стоило ей отойти, как разговор возобновился.

– Повелитель предпочитает свою Махидевран, считает самой красивой.

– Эту толстую?!

– Прикуси язык, не то и мы пострадаем!

Больше разговоров не было.

Роксолана (она даже мысленно стала называть себя так, чтобы не произнести родное имя вслух: все казалось, что этим его опорочит, словно оно осталось там, в Рогатине, незамутненным в прошлой жизни) обратила внимание, что девушки много и почти жадно едят, стараясь выбрать куски покрупней и получше. Неужели голодные?

А еще на столиках слишком много сладостей, но для питья вода только из фонтанов…

Сытное, сладкое, жирное… хотя фруктов тоже много… И это все на ночь? Кажется, она начала понимать, почему так много полных девушек. Они набирали к себе на блюда горсти орехов, снова сладости, виноград, инжир, какие-то еще фрукты, которых Роксолана и не знала.

Сама она почти не ела, взяла лишь кусочек мяса и немного пощипала виноград.

Стало тоскливо; ели, как и в Кафе, сидя на полу вполоборота, потому что иначе не усядешься, столики низенькие, все руками, ложки только для жидкого. Правда, еда вкусная, лучше, чем прежде. Но Роксолане немыслимо хотелось простой каши из чугунка и молочка из печи топленого… и взвару хотелось… и капусткой похрустеть… грибочков…

Она оглянулась, вокруг хрустели, только не капусткой. Руки рвали лепешки, зубы вгрызались в куски мяса, челюсти старательно перемалывали рыбу и овощи, пальцы отправляли в рот орехи… Гарем ужинал…