Сильвия Дэй - Испытание страстью

— И тогда вы обрели славу человека, никогда не отказывающегося от любого пари.

Алистер кивнул:

— Ни от скачек, ни от других азартных игр. Я готов был приложить свои таланты к любому делу, сулящему доход. К тому же мне повезло в том, что женщины находили меня привлекательным.

— Вы неправдоподобно красивы, — согласилась Джесс. — Но в то время вы были так молоды…

— И все же достаточно взрослым, чтобы понимать, что не имею право на идеализм, — закончил он смущенно.

И тогда, и сейчас его не устыдило принятое решение. Если для выживания требовалась жесткость, он проявлял ее без зазрения совести и без оглядки.

— В некотором отношении моя юность оказалась преимуществом. Я был сексуальным, энергичным и неразборчивым.

Последние слова Алистер произнес с вызовом, чего делать не собирался, но он был на взводе. Его сердце сжималось от беспокойства о том, что она могла бы счесть его прошлое неприемлемым.

— Вначале я наслаждался этим. Неограниченные возможности секса с опытными светскими женщинами! Тогда я понял, что для некоторых женщин оплата моих услуг была способом успокоить свою совесть и отделаться от чувства вины за то, что они вступали в связь с мужчиной вполовину моложе их. В те времена я относился к этому как к игре. Меня забавляла возможность выудить у них что-то в обмен на то, от чего я сам получал огромное удовольствие. К тому же мне удалось узнать удивительные тайны женского тела. Я научился их читать и прислушиваться к ним, научился доводить женщину до самозабвения. Если искусство дарить наслаждение сродни любому другому искусству, то я овладел им в совершенстве.

— Несомненно, вы оказались способным учеником, — прошептала Джесс.

— Женщины любят говорить, — продолжал Алистер мрачно, не в силах решить, как она воспринимает его полную и скандальную откровенность. — Особенно о вещах, от которых получают удовольствие. И потому мне стало ясно, что чем большие требования предъявляют к тебе, тем выше будет вознаграждение. Я понял, как извлекать пользу и доход из своего искусства, и счел глупым отказываться от них, принимая во внимание мои обстоятельства. Через некоторое время перестаешь что-либо чувствовать и воспринимаешь все как бизнес. И привыкаешь пользоваться своим телом безоглядно, как инструментом.

— Вот как, — сказала Джессика и надолго замолчала. Наконец она произнесла: — Я была идиоткой. Мне никогда не приходило в голову, что вы могли не ценить… этот акт. В конце концов, леди Трент красива…

— Некоторые из них были красивы, некоторые нет. Некоторые были хороши только внешне. Но безотносительно к этому когда вы что-то продаете, это больше вам не принадлежит. Вы теряете право отказаться, и, если потребуется повторить действо, вы не смеете показать, что вам это трудно или неприятно. В какой-то момент я понял, что превратился в товар, используемый по требованию, и перестал получать удовольствие от того, что раньше доставляло мне наслаждение. Это превратилось в работу по найму, правда, в доходную работу.

— А как ваша семья? Не могли они…

— Я взял этот чертов корабль и принял выделенную мне землю. У меня не хватило гордости отказаться. Поверьте мне, что, если бы я мог обратиться к кому-нибудь за помощью, я бы сделал это.

Алистер ожидал, что она спросит, почему он не смог обратиться к Мастерсону, и думал, как ответить на этот вопрос, если он будет задан. Джесс уже знала о его грязном прошлом больше, чем он готов был рассказать кому-либо другому. Делиться этими сведениями с Джессикой, с женщиной, привлекавшей его больше и затронувшей глубже, чем все остальные, было мучительно. Он хотел быть для нее самым желанным мужчиной, но оказался намного ниже ее стандартов.

— В таком случае вы сделали то, что следовало, — убежденно заявила Джессика, и его это удивило. — Я могу оценить вашу потребность стать кем угодно, чтобы выжить в невыносимых обстоятельствах.

Как спокойно она приняла его откровения. Алистер с трудом мог в это поверить.

Он сделал шаг к ней, не будучи в силах вынести даже столь малого расстояния, разделявшего их.

— Вы все еще согласны меня принять? Сможете заглянуть в меня глубже? Как бы я ни хотел все изменить, получается, что мое прикосновение может осквернить вас. И все же оно доставит вам наслаждение. Я готов вам поклоняться. Я никого не желаю так, как вас.

— Я принимаю вас, Алистер. Принимаю. — Джессика с трудом перевела дух. — Но что касается остального…

— Продолжайте, — раздался его хриплый голос.

— Я не лучше других, кто сделал вас инструментом своего наслаждения.

Ее глаза казались огромными и темными, а прелестные черты выражали внутреннее страдание.

— Я желала получить право распоряжаться вами, как делала леди Трент, и не ради безопасности, а потому что меня волнует мысль об этом.

Кровь бурно устремилась в нижнюю часть его тела, и это произошло настолько быстро, что ему стало трудно держаться на ногах. Прямота Джесс ошеломила и взволновала его, как и мысленная картина того, как она наслаждается его телом.

— Джессика!

Внезапно она двинулась вперед, обогнула его и устремилась к планширу. Одной рукой она обхватила полированное дерево с такой силой, что костяшки ее пальцев побелели.

Алистер последовал за ней и встал у нее за спиной, руки его оказались по обе стороны от нее. Ее спина была прямой, и все тело казалось напряженным. Он опустил голову и прижался губами к ее правому виску. Каким-то образом он должен был заставить ее понять, насколько ее огорчение показало ему, что она питает к нему достаточно глубокие чувства.

— Моя покорность — это то, чего вы хотите? Мысль о том, что вы можете заставить меня служить вам, волнует вашу кровь?

— Нет!

Алистер почувствовал, с каким трудом она сглотнула.

— Я хочу вас, но вы меня подавляете. Мне надо сохранять власть над собой.

— Вы полагаете, что я обладаю властью над вами? То, что нас связывает, никогда не было надежным и безопасным и никогда не будет. Вы должны принять наше взаимное притяжение как данность со всей его ущербностью и опасностями и верить, что в конце концов окажется, что наши отношения того стоят.

— Не думаю, что способна на это.

— Попытайтесь!

Джесс повернулась и посмотрела на него:

— Простите мне мою взбалмошность. Я просто хотела, чтобы вы остались. Хотела так сильно, что говорила не задумываясь.

Он поймал блестящий золотистый локон и потер его, зажав между пальцами.

— Не стоит извиняться за то, что вы так сильно пожелали меня. Но позвольте мне объяснить вам все: в наших отношениях не может быть искусственности, манерности. Вам не может принадлежать Люциус, никогда не сможет, ибо такого человека больше нет, а для вас его никогда и не было.