Джулия Куин - Невеста герцога

Грейс издала полузадушенный звук, какой Томас мог бы издать сам — в других обстоятельствах. Хотя нет, он бы громко рассмеялся. Но не сейчас, когда потенциальный узурпатор стоит в его забытой Богом гостиной.

— Ваша светлость, — неуверенно произнесла Грейс, но Томасу было не до нее. Он не желал ничего слышать: ни чьих-либо мнений, ни предложений — ничего.

Все они смотрели на него, ожидая его решения, словно он здесь главный. Прелестно. Черт побери, он даже не знает, кто он теперь. Возможно, никто вообще и уж точно не глава семьи.

— Уиндем… — начала леди Августа.

— Замолчите, — оборвал ее он и стиснул зубы, стараясь не показывать свою слабость. Что, к дьяволу, прикажете ему делать теперь? Он повернулся к Одли — к Джеку. Пожалуй, пора называть его по имени, раз уж он не в состоянии думать о нем как о Кавендише или, упаси Боже, Уиндеме. — Вам следует остаться, — сказал он, ненавидя собственный голос, усталый и подавленный. — Нужно разобраться в этом деле.

Одли не сразу ответил, а когда заговорил, его голос звучал так же утомленно, как голос Томаса.

— Вы не могли бы объяснить… — Он помедлил, прижав пальцы к вискам.

Томас хорошо знал этот жест. Его собственная голова раскалывалась.

— Вы не могли бы объяснить, где я на фамильном древе? — спросил Одли наконец.

— У меня было трое сыновей, — решительно сказала вдовствующая герцогиня. — Чарлз был старшим, Джон средним, а Реджинальд младшим. Твой отец отбыл в Ирландию сразу после женитьбы Реджинальда, — ее лицо приняло раздосадованное выражение, и Томас едва удержался, чтобы не закатить глаза, когда она дернула головой в его сторону, — на его матери.

— Она была простолюдинкой, — сообщил Томас, поскольку это не было секретом. — Ее отец владел несколькими фабриками. Какая ирония: теперь они принадлежат нам.

Леди Августа даже не удостоила его взглядом, сосредоточив свое внимание на Одли.

— Нас уведомили о смерти твоего отца в июле 1790 года. Через год мой муж и старший сын умерли от лихорадки. Я не подхватила заразу, и мой младший сын, который больше не жил в замке Белгрейв, тоже остался жив. Чарлз не успел жениться, а Джон, как мы полагали, умер бездетным. Так Реджинальд стал герцогом. — Она выдержала короткую паузу и добавила: — Вопреки ожиданиям.

Все повернулись и посмотрели на Томаса. Прелестно. Он промолчал, не желая подавать виду, что его задела ее реплика.

— Я останусь, — сказал наконец Одли. И хотя в его голосе прозвучало смирение, словно у него не было выхода, ему не удалось обмануть Томаса. Ради Бога, этот тип преступник. Вор, получивший шанс завладеть одним из высших титулов в стране. Не говоря уже о баснословном богатстве, которое прилагалось к нему.

— Весьма разумно с твоей стороны, — сказала вдовствующая герцогиня, хлопнув в ладоши. — А теперь мы…

— Но вначале, — перебил ее Одли, — я должен вернуться в гостиницу за своими пожитками. — Он окинул взглядом гостиную, словно насмехаясь над ее роскошью. — Какими бы скромными они ни были.

— Чепуха, — возразила леди Августа. — Их можно заменить. — Она бросила снисходительный взгляд на его костюм. — На вещи гораздо лучшего качества, должна добавить.

— Я не спрашивал вашего разрешения, — отозвался Одли прохладным тоном.

— Тем не менее…

— Более того, — перебил ее он. — Я должен объяснить своим спутникам, что произошло.

Томас открыл рот, собираясь вмешаться. Не хватает только, чтобы Одли распространял слухи. Через неделю вся Британия будет в курсе. И не важно, если претензии окажутся безосновательными. Никто не будет относиться к нему как прежде. За его спиной всегда будут шептаться, сомневаясь в его праве на титул: «Разве вы не слышали, что был другой претендент? Его собственная бабушка поддерживала его».

Это будет кошмар наяву.

— Разумеется, я не скажу им ничего похожего на правду, — сухо добавил Одли, бросив взгляд в его сторону. Томас ощутил беспокойство. Ему не понравилось, что его мысли так легко можно прочитать. Особенно когда дело касается этого типа.

— Не вздумай исчезать, — велела вдовствующая герцогиня. — Уверяю тебя, ты пожалеешь об этом.

— Не беспокойтесь, — сказал Томас и произнес вслух то, что все подумали: — Какой дурак исчезнет, когда ему светит герцогство?

Одли эта реплика явно не показалась забавной, но Томасу было все равно.

— Я провожу вас, — сказал он. Ему нужно было оценить этого человека, посмотреть, как он ведет себя, когда рядом нет женщин, чтобы позировать перед ними.

Одли одарил его насмешливой улыбкой, слегка приподняв бровь, совсем как — милостивый Боже, это выглядело пугающе — вдовствующая герцогиня.

— Мне нужно опасаться за собственную безопасность? — поинтересовался он.

Томасу пришлось сделать над собой усилие, чтобы не ответить на этот выпад. Вряд ли сегодняшний день нуждается в еще одной драке. Но укол был болезненным. Всю свою жизнь он ставил Уиндем на первое место: титул, наследие, земли. Мир никогда не вращался вокруг Томаса Кавендиша, рожденного в английском графстве Линкольншир, джентльмена, который любил музыку, но терпеть не мог оперу, предпочитал ездить верхом, а не в карете, даже в плохую погоду и любил клубнику, особенно со взбитыми сливками. Этот джентльмен закончил с отличием Кембридж и мог цитировать наизусть сонеты Шекспира, но никогда этого не делал, а смаковал в уме каждое слово. Казалось не важным, что он получает удовольствие от физической работы и терпеть не может небрежность. И никого не интересовало, что он так и не пристрастился к портвейну и считает нелепой моду нюхать табак.

Нет, когда надо было принять решение — любое решение, — все это не имело значения. Ведь он Уиндем.

Вот так просто и одновременно так сложно, потому что его преданность своему имени и наследству не подвергалась сомнению. От него ожидалось, что он поступит единственно верно и правильно. Он всегда так делал. В этом и заключалась вся ирония. Он всегда поступал правильно, потому что был герцогом Уиндемом. И похоже, правильный поступок может означать передачу его собственного имени незнакомцу.

Если бы он не был герцогом, сделало бы это его свободным? Смог бы он тогда делать все, что пожелает, — грабить кареты, совращать девственниц и что там еще вытворяют мужчины, не ограниченные в своих действиях?

И после всего, что он сделал, чтобы кто-то предположил, будто он поставит личные интересы выше долга перед семьей…

Это не просто резануло до костей. Это обожгло как каленое железо.

Но тут Одли повернулся к Грейс со своей раздражающе вкрадчивой улыбочкой и сказал:

— Я представляю собой угрозу для самой его личности. Любой разумный человек позаботился бы о своей безопасности.