Джулия Куин - Точно как на небесах

Правда?

– Правда, – продолжила она. – Я могу поклясться, ты сказал что-то о морском черте, а совсем недавно помянул лук.

Лук? Не морковь?

– О чем ты думаешь, интересно? О еде? Морской черт и лук? Я бы не хотела питаться подобными блюдами во время болезни, но каждому свое. – Она снова погладила его по голове, а потом, к его удивлению и радости, поцеловала в щеку. – Ты не так ужасен, знаешь? – с улыбкой произнесла она.

Он не мог видеть улыбку, но знал, что она есть.

– Тебе нравится притворяться неприветливым и мрачным, но ты не такой. Хотя ты довольно часто хмуришься.

Неужели? Он не хотел. Не с ней.

– Ты почти обманул меня, знаешь? В Лондоне ты уже начал мне не нравиться. Но тогда я тебя просто забыла. Точнее, забыла, каким ты был. Какой ты наверняка до сих пор внутри.

Маркус не имел ни малейшего понятия, о чем она говорит.

– Тебе не нравится показывать людям, какой ты на самом деле.

Она снова замолчала, и он услышал, как она двигается – возможно, поудобнее усаживается на стуле. А когда она заговорила, он снова услышал в ее голосе улыбку.

– Думаю, ты стесняешься.

Боже мой, это он сам мог бы ей сказать. Маркус ненавидел пустые разговоры с малознакомыми людьми.

– Странно так думать о тебе, – продолжила она. – Считается, что мужчины никогда не бывают стеснительными. Непонятно почему.

– Ты высокий, – задумчиво сказала она, – сильный и умный, как и положено мужчинам.

Кажется, она не назвала его привлекательным.

– Не говоря уже о невероятном богатстве и, конечно, о титуле. Если бы ты решил жениться, уверена, мог бы выбрать кого угодно.

Может быть, она думает, что он урод? Она прикоснулась к его плечу.

– Ты не можешь себе представить, сколько людей хотели бы оказаться на твоем месте.

Сейчас? Вряд ли многие.

– Но ты стесняешься, – почти с удивлением произнесла она. Он чувствовал, как она подвигается ближе, легко дышит рядом с его щекой. – Думаю, мне нравится, что ты стесняешься.

Правда? В школьные годы он ненавидел свою стеснительность, наблюдая, как Дэниел болтает со всеми, не останавливаясь ни на секунду. Маркусу нужно было чуть больше времени, чтобы подобрать подходящие слова. Поэтому ему так нравилось проводить время со Смайт-Смитами. В их доме всегда царила шумная неразбериха; Маркус почти незамеченным проскользнул в их жизнь и стал частью семьи.

Единственной семьи, которую он знал.

Она коснулась его лица, проведя пальцем по носу.

– Ты был бы слишком идеальным, если бы не был стеснительным, – сказала она, – слишком похожим на книжного героя. Уверена, ты, конечно, не читаешь готические романы, но думаю, что мои подруги видят в тебе одного из персонажей миссис Горели.

Он всегда подозревал, что недаром ему не нравятся ее подруги.

– Откровенно говоря, я и сама не знаю, герой ты или злодей.

Маркус решил не принимать это за оскорбление. Гонория наверняка ехидно улыбалась.

– Ты должен выздороветь, – прошептала она. – Я не знаю, что со мной будет, если ты не выздоровеешь. – А потом продолжила так тихо, что он едва ее услышал: – Думаю, ты мой счастливый талисман.

Он попытался раздвинуть губы. На такое признание было просто необходимо что-то ответить. Но его лицо все еще было тяжелым и неподвижным, и он смог издать только несколько вздохов.

– Маркус? Ты хочешь воды?

На самом деле он действительно хотел пить.

– Ты проснулся?

В каком-то смысле.

– Вот, – сказала она, – попробуй.

Он почувствовал, как что-то коснулось его губ. Ложка, роняющая ему в рот капли теплой воды. Однако глотать было очень трудно.

– Не думаю, что ты проснулся, – произнесла она.

Он услышал, как она откинулась на стуле. Потом вздохнула. Она явно устала. Ему это не нравилось.

Но он был рад, что она здесь. Ему казалось, что и она его счастливый талисман.

– Доктор! – Гонория стремительно вскочила на ноги, увидев молодого человека, вошедшего в комнату. Кажется, она никогда раньше не видела доктора без седины в волосах.

– Его нога, – сказала она. – Думаю, вы не видели ее, когда…

– Я не осматривал его раньше, – резко прервал ее доктор. – Сюда приезжал мой отец.

– О. – Гонория уважительно отступила на шаг, когда врач наклонился над ногой Маркуса. Леди Уинстед, вошедшая вслед за доктором, подошла к дочери.

Потом взяла ее за руку. Гонория, благодарная за поддержку, ухватилась за материнскую руку, как за спасательный круг.

Молодой человек осматривал ногу Маркуса далеко не так долго, как Гонория считала необходимым, потом наклонился и приложил ухо к его груди.

– Как много настойки опия вы ему дали?

Гонория посмотрела на мать, которая отмеряла порцию.

– Ложку, – произнесла леди Уинстед, – или две.

Доктор сжал губы и выпрямился.

– Одну или все-таки две?

– Трудно сказать, – ответила леди Уинстед. – Он не все проглотил.

– Мне пришлось вытереть ему подбородок, – вставила Гонория.

Доктор ничего не сказал. Он снова приложил ухо к груди Маркуса, губы его двигались, как будто он считал про себя. Гонория молчала, сколько могла, потом не выдержала и спросила:

– Доктор, э…

– Уинтерс, – подсказала мать.

– Да, доктор Уинтерс, пожалуйста, скажите, неужели мы дали ему слишком много настойки опия?

– Не думаю, – ответил доктор Уинтерс, не отрывая, впрочем, уха от груди пациента. – Настойка опия влияет на легкие. Поэтому он так неглубоко дышит.

Гонория в ужасе приложила руку ко рту. Она не подозревала, что у него слишком неглубокое дыхание. Она даже подумала, что он дышит спокойнее.

Доктор снова выпрямился и повернулся к ноге Маркуса.

– Очень важно, чтобы у меня была вся необходимая информация, – резко произнес он. – Я беспокоился бы гораздо больше, если бы не знал, что вы дали ему настойку опия.

– Вы не беспокоитесь? – недоверчиво спросила Гонория.

Доктор Уинтерс пронзил ее взглядом.

– Я не сказал, что не беспокоюсь. – Он снова повернулся к ноге Маркуса и пригляделся. – Я сказал, что беспокоился бы больше. Если бы его дыхание было таким неглубоким без настойки опия, это свидетельствовало бы о действительно серьезной инфекции.

– То, что у него сейчас, не серьезно?

Доктор снова раздраженно посмотрел на Гонорию. Он определенно не был благодарен ей за лишние вопросы.

– Будьте добры, воздержитесь от комментариев, пока я не закончу осмотр.

Гонория почувствовала, как заливается краской, но отошла. Она будет вежлива с доктором Уинтерсом, даже если ее это убьет; если кто-то может спасти Маркуса, то это он.

– Расскажите мне подробно, как вы чистили рану, – потребовал доктор, оторвав взгляд от ноги Маркуса. – Еще я хочу знать, как она выглядела изначально.

Гонория и леди Уинстед по очереди рассказали, что делали. Он, кажется, одобрил их или по крайней мере не высказал неодобрения. Когда они умолкли, доктор еще раз взглянул на ногу Маркуса и глубоко вздохнул.