Джулия Куин - Точно как на небесах

Она маршировала по комнатам, и с каждым шагом ее ярость нарастала. О чем он только думает, интересно знать? Доктор Уинтерс выразился более чем определенно. Маркусу надлежало неделю соблюдать строгий постельный режим, а затем по меньшей мере еще неделю, а то и две, оставаться дома. Простейшие арифметические подсчеты недвусмысленно указывали на то, что в данный момент он никак не должен находиться в Лондоне.

– Скажи на милость, о чем… – Она влетела в гостиную и резко остановилась. Он стоял у камина и прямо-таки излучал здоровье. – Маркус?

Боже! Стоило ему улыбнуться, как ее жалкое сердце предательски растаяло.

– Гонория! Приятно снова видеть тебя.

– Ты выглядишь… – Она запнулась и растерянно моргнула, все еще не веря своим глазам. От его землистой бледности и осунувшегося лица не осталось и следа, а потерянный за время болезни вес, похоже, восстановился. -…хорошо, – наконец с нескрываемым удивлением закончила она.

– Доктор Уинтерс позволил мне отправиться в Лондон, – объяснил Маркус. – По его словам, он в жизни не видывал, чтобы кто-нибудь так быстро оправился от тяжелой лихорадки.

– Должно быть, помог пирог с патокой.

Его взгляд потеплел.

– Не иначе.

– Что привело тебя в Лондон? – спросила она.

И едва не добавила: «Ведь теперь ты свободен от обязательств и не должен следить за тем, чтобы я не вышла замуж за кретина».

Вероятно, она все же испытывала некоторую горечь.

Но не гнев. Сердиться на него было решительно не для чего, да и не за что. Он всего-навсего исполнял просьбу Дэниела и, в сущности, действовал весьма тактично и даже правильно. Джентльмены, которых он отвадил, отнюдь не приводили в восторг саму Гонорию. Если бы кто-нибудь из них сделал ей предложение, она скорее всего ответила бы отказом.

И все-таки результат оказался плачевным. Почему никто не сказал ей, что Маркус вмешивается в ее дела? Вероятно, она предъявила бы ему претензии – то есть наверняка предъявила бы, – однако на том бы дело и кончилось. Зато если бы она все знала, то не стала бы превратно истолковывать его поступки. И не подумала бы, что он чуточку влюблен в нее.

И не позволила бы себе влюбиться в него.

Если она была в чем-то твердо уверена, так это в том, что он не должен ничего заподозрить. Пусть думает, что она по-прежнему пребывает в неведении относительно его тайных происков.

Гонория изобразила безмятежную улыбку и с выражением живейшего интереса приготовилась выслушать ответ на свой вопрос.

– Мне никак не хотелось пропустить музыкальный вечер, – сказал Маркус.

– Придумай что-нибудь получше.

– Помилуй, я говорю правду, – заверил он. – Сейчас, когда мне понятны твои мотивы, я буду воспринимать это мероприятие совершенно по-иному.

Она хмыкнула:

– Ради Бога. Понимание того, что теперь ты смеешься не надо мной, а вместе со мной, не избавит тебя от полнейшей какофонии.

– Я заткну уши ватой.

– Если моя матушка разоблачит твои ухищрения, она будет ранена в самое сердце. А ведь именно ей ты обязан своим спасением.

Он удивленно посмотрел на нее.

– Она до сих пор считает тебя талантливой музыкантшей?

– Не только меня, – поправила Гонория. – Подозреваю, она грустит о том, что у нее больше нет дочерей, которые смогли бы играть в квартете. Но факел не угаснет. Мы скоро передадим его новому поколению. У меня полным-полно племянниц, и они уже разрабатывают свои маленькие пальчики на крошечных скрипочках.

– Неужели на крошечных?

– Нет. Но по-моему, получилось красиво. И образно.

Он коротко рассмеялся и замолчал. Они оба молчали и просто стояли посреди гостиной – непривычно смущенные и тихие.

Это было странно. И совсем непохоже на то, как они вели себя обычно.

– Ты не хочешь прогуляться? – неожиданно спросил он. – Сегодня прекрасная погода.

– Нет, – ответила она, возможно, чуть резче, чем следовало. – Спасибо.

На его лицо набежала легкая тень и тотчас исчезла. А может быть, ее и вовсе не было и Гонории только почудилось.

– Не стоит благодарности, – сухо произнес он.

– Я не могу. – Она не хотела обидеть его. Или хотела. А теперь почувствовала угрызения совести. – Меня ждут кузины. Мы собираемся репетировать.

В его глазах промелькнула тревога.

– Я бы посоветовала тебе временно покинуть Мейфэр и найти себе занятие в каком-нибудь другом районе Лондона. Дейзи еще не освоила пианиссимо, – предупредила она и, заметив его недоумение, пояснила: – Она очень громко играет.

– А остальные нет?

– Остроумно. Но нет. Во всяком случае, не так громко.

– Иными словами, ты хочешь сказать, что на музыкальном вечере мне лучше занять место в последнем ряду?

– Хорошо бы в соседней комнате. Если получится.

– Вот как? – Он необычайно, просто до смешного, воодушевился. – В соседней комнате тоже будут места для публики?

– Нет. – Она снова хмыкнула. – Но последний ряд тебя не спасет. По крайней мере от Дейзи.

Он вздохнул.

– Тебе следовало подумать об этом, прежде чем так стремительно выздоравливать.

– Да, похоже, я поторопился.

– Что ж, – произнесла она, пытаясь придать себе вид чрезвычайно занятой юной леди, у которой множество дел и которая, по счастливому стечению обстоятельств, нисколько не увлечена им. Ни в малейшей степени. – Мне действительно пора идти.

– Да, конечно, – учтиво кивнул он.

– До свидания, – вымолвила она, не трогаясь с места.

– До свидания.

– Искренне рада, что ты навестил меня.

– Я тоже, – ответил он. – Пожалуйста, передай от меня поклон леди Уинстед.

– С удовольствием. Она будет счастлива услышать, что ты поправился.

Он снова кивнул. И еще немного постоял. А потом сказал:

– Ну, всего хорошего.

– Да. Я должна идти, до свидания, – деловито повторила она.

И на сей раз действительно вышла из гостиной. Причем даже не оглянулась!

Грандиозное достижение, если вдуматься.

В тиши кабинета лондонского особняка Чаттерисов Маркус мысленно взвешивал свои знания, умения и навыки в области ухаживаний за дамами. Он много знал о том, как избегать общества девиц, а тем паче их мамаш. Он превосходно умел следить за тем, как ухаживают за барышнями (точнее, за Гонорией) другие джентльмены. Он в совершенстве овладел навыком напускать на себя грозный вид, убеждая тех самых джентльменов отказаться от тех самых ухаживаний.

Он не знал только одного – как ухаживать самому.

С чего начать? С цветов? Женщины любят цветы. Черт возьми, он тоже любит цветы. А кто их не любит?

Ему, например, очень нравились полевые гиацинты, но получится ли из них приличный букет? Они слишком маленькие и, вероятно, будут выглядеть бедновато. Кроме того, вручая букет Гонории, должен ли он сказать, что эти цветы всегда напоминают ему о ее глазах? Но тогда придется объяснять, какую именно часть лепестков он имеет в виду. И что при этом будет с его собственными глазами? Куда их девать?