Валерия Вербинина - Бриллиант Фортуны

– Это какое-то ужасное недоразумение, – устало промолвил тот. – Хорошо. Я попрошу дю Трамбле быть моим секундантом.

– Прекрасно, – одобрил полковник. – А как насчет доктора?

Все взоры невольно обратились к Лабрюни. Тот заметно смешался.

– Право же, господа… У меня нет необходимого опыта…

– Бросьте, Лабрюни, – добродушно промолвил полковник. – Лично я живу в этом городке уже двадцать лет и могу с чистой совестью засвидетельствовать, что вы являетесь лучшим лекарем на сто лье в округе. Составите нам завтра компанию? Я мог бы попросить Гужона, но он такой сухарь… С вами мне будет спокойнее.

– Ну что ж, – нехотя промолвил Лабрюни, – раз вы так считаете… Хорошо.

Вадье обернулся к пятому игроку, фамилию которого Алексей не запомнил. Это был рябой, невзрачный человек с крупно вырезанными ноздрями. Сидевший на нем сюртук был ему явно великоват.

– Мсье дю Плантье, мы рассчитываем на вашу скромность. В делах такого рода вовсе не обязательно, чтобы все вокруг знали о том, что готовится. Лишние толки совершенно ни к чему.

– Будьте спокойны, мсье, – сипло отвечал рябой дю Плантье. – Я не скажу ни слова ни одной живой душе.

Полковник Вадье важно кивнул.

– Вот то-то же. Сегодня я встречусь с дю Трамбле и обо всем условлюсь. А господам перед встречей я рекомендовал бы хорошенько выспаться.

Алексей молча кивнул и стал собирать свой выигрыш. Самая тягомотная часть его работы осталась позади. Теперь надо только филигранно завершить дело, и можно возвращаться домой.

– До свидания, господин полковник, и спасибо за чудесный вечер, – сказал он. – До скорого свидания, мсье Эльстон, – многозначительно добавил он.

Эльстон метнул на него хмурый взгляд и отвернулся. Каверин и доктор удалились. Им было по дороге, и, кроме того, Алексей хотел попросить Лабрюни ничего не говорить великой княжне. Но Лабрюни не стал даже заходить на виллу, а просто попрощался с офицером и зашагал своей дорогой.

Примерно в то же самое время рябой человек, одетый в дурно сидевший на нем сюртук, сел в простую карету без гербов на дверцах. Внутри было довольно темно, и оттого дю Плантье не видел лица того, кто сидел в карете.

– Ну что? – осведомился его собеседник глухим низким голосом.

– Все, как вы и думали, патрон, – доложил дю Плантье почтительно. – Он поссорился с Альфредом за картами и вызвал его на дуэль.

– Когда встреча? – проворчал невидимый.

– Завтра утром в семь часов.

– Пфу! Больше ничего?

– Нет, патрон. То есть да. Я проиграл шестнадцать луидоров.

– Наверняка не шестнадцать, а шесть. Хорошо, Жако. Ступай.

– А как же дуэль, патрон? Что с ней делать?

– Ничего. Да и смотреть там будет не на что. Мсье Эльстон быстро перенесется на небеса, вот и все… Ты пробовал подкатиться к служанке?

– Жанне? Пробовал.

– Ну и как?

– Без успеха, патрон. Похоже, что у меня внешность не очень…

– Не только внешность… Ладно, это я так. Иди.

– С Жанной продолжать работу?

– Конечно. За что я тебе плачу?

Рябой кивнул и вышел из кареты.

– Трогай, – приказал кучеру глухой голос.

Лошади застучали подковами по мостовой. Человек в карете поставил свою трость вертикально и положил обе руки на набалдашник, после чего уперся в них подбородком. Мимо неспешно протекали дома Ниццы.

– Да, – промолвил человек наконец, – это будет нелегко.

Алексей поднялся в шесть часов утра. Накануне он предупредил Григория, что ему придется встать рано, и вскоре слуга внес к нему завтрак на подносе. Молодой человек немного поел, – самую малость, чтобы не чувствовать голода. Набивать желудок перед дуэлью – последнее дело, потому что сытый человек движется тяжелее, следовательно, у него больше шансов больше никогда не завтракать, не обедать и не ужинать.

– За мной должен заехать полковник Вадье, – сказал Алексей. – Предупреди меня, когда он появится.

– Как прикажете, Алексей Константинович, – сказал слуга. – Вы с полковником собираетесь на охоту?

Алексей рассеянно улыбнулся.

– На охоту? Что ж, можно сказать и так…

В доме было непривычно тихо. Обычно Варвара Федотовна металась по комнатам, хлопала дверями, отдавала приказания, а теперь царила сонная, ленивая тишина.

– Никто еще не встал? – спросил Каверин.

– Только ее высочество.

– А, – только и сказал Алексей.

Интересно, с чего бы ее изнеженному высочеству вставать ни свет ни заря? Уж не подложил ли ему любезник Эльстон какую-нибудь свинью?

Встревожившись, Алексей вызвал Жанну и спросил у нее, чем занимается ее хозяйка и почему она уже на ногах.

– Ее высочество часто так делает, – пояснила Жанна, кокетливо глядя на статного молодого человека. – Они и мадам Барбара не очень ладят. Поэтому ее высочество рада любой возможности побыть в одиночестве.

– А как же вторая фрейлина, мадемуазель Полина? – поинтересовался Алексей. – Я думал, ее высочество считает ее подругой.

Жанна тщательно разгладила складку на платье.

– Конечно, сударь, – сказала горничная, – но дружба тех, кто друг другу не равен, всегда имеет пределы.

Так, ваше превосходительство, спасибо за ценный совет. Действительно, нет ничего такого, что бы о нас не знали наши слуги.

– Можете идти, Жанна, – сказал Алексей.

Он отпустил и Григория и, посмотрев на часы, от нечего делать прошелся по комнате, заложив руки за спину. В саду запел соловей.

"Может быть, – подумал охваченный смятением Алексей, – это последний раз, когда я слышу пение соловья в своей жизни… Ведь я не навел справок об Эльстоне. Вдруг он бретер, каких поискать, и владеет шпагой не хуже меня… Но почему же он тогда пытался уклониться от поединка?».

Он заслушался и не заметил, как приехала карета.

– Господин полковник прибыл, – доложил Гришка.

Чувствуя в душе щемящее сожаление, Каверин отошел от окна. Соловей все пел, когда он вышел в сад. Листья и чашечки цветов были тяжелыми от росы, которая сказочно переливалась на солнце.

Из-за поворота аллеи вышла Александра Михайловна в голубом платье, с небрежно заколотыми волосами. В руках ее трепетал большой букет.

Княжна и Алексей едва не столкнулись. Она заметно смутилась. Он – тоже, хотя и по другой причине.

– Доброе утро, ваше высочество, – промолвил Алексей, учтиво поклонившись.

– Доброе утро, – нервно повторила она по-французски.

Вблизи она показалась ему еще более хорошенькой, чем всегда. Но, непонятно почему, ему стало бесконечно жаль ее, и он не смог заставить себя проговорить ни одну из требуемых этикетом малозначительных любезностей. Вместо этого он сказал:

– Я и не знал, что у вас в саду живет соловей.