Кэтрин Харт - Падший ангел

— Тори! — проревел он. Она ошеломленно обернулась, не поднимаясь с колен, и чуть не покатилась вниз по ступенькам. Удержалась и удивленно уставилась на него большими зелеными глазами.

— Джекоб! Что ты здесь делаешь? — воскликнула она и перевела недоумевающий взгляд на его свиту из карабкающихся по лестнице монахинь во главе с угрюмой матерью-настоятельницей. — О Боже! Джекоб! Что ты наделал?

Широко расставив ноги и подбоченясь, возвышался он над ней, высокий и сильный. Сурово сдвинув брови, он повелительно скомандовал:

— Собирай свои вещи, Тори. Я приехал забрать тебя домой.

Опустившись на пятки, Тори потрясенно глядела на него снизу вверх.

— Ты что? — пискнула она. А затем раздражен но стала его отчитывать: — Джекоб Бэннер, ты что, разум потерял? Явился сюда и предъявляешь какие-то нелепые требования! Что на тебя нашло?

Он стоял с каменным лицом, глядя на нее в упор, не проявляя никаких признаков раскаяния.

— Делай, как я сказал, Тори, — приказал он.

— Нет. И не подумаю! Теперь это мой дом, Джекоб, и у меня нет никакого желания его покидать. Мне казалось, я тебе все объяснила прошлым летом. Я считала, что ты понял мои чувства.

— Многое изменилось, — серьезно сказал он. — За это время кое-что случилось.

Она почти его не слушала, мысли ее были заняты тем, как его убедить.

— Ты не должен здесь находиться, Джекоб. Это против правил.

— Когда я уйду отсюда, ты пойдешь со мной.

— Это тоже против правил, — она яростно сверкала на него глазами.

— Будь прокляты все правила, — чертыхнулся он, вызвав гул возмущенных возгласов за своей спиной. Тори покраснела от смущения.

— Джекоб! Здесь не место для таких слов! — резко осадила она его.

Джейк нахмурился еще больше и критически оглядел ее.

— Не соблаговолишь ли подняться с колен? — рявкнул он. — Ты только посмотри на себя! Твои руки стерты чуть не до мяса из-за этого отскребывания. И готов биться об заклад, что коленки у тебя еще хуже! Ты за этим пришла сюда, Тори? Чтобы не разгибаясь мыть полы, стены и ступеньки, как поденщица? Раз тебе это нужно, чтобы быть счастливой, мы с радостью предоставим тебе такую возможность дома.

Если бы на них не смотрело столько глаз и не слушало столько ушей, Тори накричала бы на него. Вместо этого, глядя ему в лицо со всем достоинством, какое только можно было проявить в подобных обстоятельствах, она проговорила:

— Я здесь для того, чтобы научиться благочестию и смирению, и это, Джекоб, часть моего обучения. Если тебе не нравится видеть меня на коленях, лучше тебе немедленно удалиться.

Терпение его кончилось; склонившись, он схватил ее и рывком поставил на ноги, мрачно пробормотав сквозь зубы:

— Запакуй, что тебе надо взять с собой, Тори, или брось здесь. В любом случае, мы уезжаем… вместе! Ты нужна дома!

Вырвавшись из его рук, она уставилась на него уже неприкрыто свирепым взглядом и прошипела:

— Ты мне не хозяин, Джекоб!

— Это еще посмотрим, — вежливым тоном воз разил он. — А теперь быстро решай, пойдешь ли послушно сама или мне вынести тебя отсюда на плече?

— Ты не посмеешь.

— Неужели? — Мгновенным, как укус змеи, движением он схватил ее и, перекинув головой вперед через свое широкое плечо, быстро двинулся вниз по лестнице. — Ты нужна своей матери. Она зовет тебя.

— Я тебе не верю, — проговорила она, задыхаясь от тряски. На каждом шагу плечо его вдавливалось ей в ребра. Голова кружилась, и она за крыла глаза. — Мама меня понимает. Не то что ты. Она приняла мой выбор. Почему, спустя столько времени, она меня позвала обратно?

Проталкиваясь через море черных ряс, он ответил:

— Она больна, Тори. Очень больна. Тори потрясение смолкла.

— Джекоб, — наконец произнесла она испуганным голоском. — Пожалуйста, поставь меня на землю.

Он сразу же поставил ее, повернул лицом к себе и сумрачно посмотрел ей в лицо. Большие зеленые глаза вглядывались в него, безмолвно вопрошая о том, что она не решалась произнести вслух.

Его руки продолжали лежать на ее плечах, уже не удерживая, а предлагая поддержку, когда он тихо проговорил:

— Возможно, она умирает, Тори. Поверь, мне не хотелось так сообщать это тебе. Лучше бы, конечно, каким-то другим, не таким грубым способом…

— О святые небеса! — Теперь она сама приникла к нему. — Что случилось?

— Был пожар. Кармен обгорела, и доктор очень обеспокоен состоянием ее легких. Она надышалась горячего дыма.

Тори крепко зажмурилась, как бы отгораживаясь от его слов. Слезы сочились из-под сомкнутых век и струились по лицу. Жалобные всхлипывания вылетали из ее горла. Притянув к себе, Джейк обнял ее, дрожащую, обоим теперь было все равно, что на них смотрит целая толпа сестер, впрочем, многие из них открыто разделяли ее горе.

— Поплачь, ангельское личико, — ласково утешал он, невольно вспомнив, как любил называть ее раньше. — Выплачься.

Одна за другой, тихо и незаметно сестры удалились прочь, пока не осталась свидетельницей их печали только мать-настоятельница. Наконец, когда Тори немного успокоилась, Джейк с трудом произнес:

— Это еще не все, Тори.

Она кивнула, лицо ее еще пряталось у него на груди.

— Говори, — попросила она и напряглась, прижавшись к нему.

— Отец умер. Погиб в огне.

— О Боже, Джекоб! — разрыдалась она. — Как мне жаль, как же мне жаль!

— Мне тоже, дорогая, — тихо признался он. — Больше, чем я мог предположить.

— Ты любил его, — еле выговорила она. — Как бы вы ни воевали друг с другом, я знала, что ты его любишь, так же крепко, как и я. И он любил тебя, хочешь верь, хочешь нет.

— Да, думаю, любил по-своему, — грустно заключил Джейк.

Прошло еще несколько минут, прежде чем они заметили, что в стороне тихо стоит в ожидании мать-настоятельница. Притянув заплаканную девушку в свои объятия, она стала утешать ее и сочувствовать. Затем со смиренным вздохом спросила:

— Полагаю, вы сейчас уедете, сестра Эсперанса?

Тори кивнула.

— Да, — матушка. Я очень сожалею, но мне надо поехать домой.

Ласково улыбнувшись юной послушнице, женщина сказала:

— Возвращайся к нам, сестричка. Наша любовь пребудет с тобой, пока ты не вернешься в эту обитель.

Тори была потрясена, узнав, что пожар произошел больше недели назад и что сестры-монахини скрыли от нее это известие. Но еще больше потряс ее вид любимой матери, которую она увидела в первый раз за два года. Со слезами на глазах смотрела она на бледное, измученное страданиями лицо, обрамленное прядями седых волос. Неужели это ее мать, прежде всегда такая цветущая, энергичная и жизнерадостная? Когда поседели ее красивые черные волосы? Только ли боль покрыла морщинами ее лицо, или это уже годы наложили свою печать на любимые черты?