Виктория Холт - Долгий путь к счастью

Я предчувствовала приближение зловещих событий — совсем как в том сне.

Эсмеральда ходила немного растерянная. Без меня ей никуда не хотелось ходить, я же сопровождала ее теперь только на прогулках в парке и на благотворительных мероприятиях.

Каррингтонов в нашей жизни теперь стало чрезмерно много. Это были самые близкие друзья кузины Агаты. Имя леди Эмили упоминалось на дню раз двадцать.

Филипп часто принимал участие в семейных мероприятиях, даже ходил в театр вместе с Эсмеральдой, кузиной Агатой и кузеном Уильямом. Тогда в театре Сент-Джеймса впервые в сезоне давали «Веер леди Уиндермир». Я слышала, что эта пьеса была полна остроумных ремарок, оригинального юмора. Боюсь, что Эсмеральда не смогла оценить всей прелести постановки.

За их отъездом и возвращением я следила из окна. Вечером я перехватила Эсмеральду и велела все подробно рассказать. Она подробно изложила сюжет пьесы, а потом стала говорить о Филиппе, который, оказывается, весь спектакль безудержно хохотал. После театра они были на ужине и все было очень-очень мило, призналась Эсмеральда. Она выглядела даже хорошенькой в своем искристом голубом платье, в голубом бархатном плаще. Я просто мечтала о такой прежде, но еще больше мечтала оказаться в театре и вдоволь посмеяться с Филиппом.

На следующий день мы гуляли в парке вместе с нянькой Грейндж, которая все еще была при нас. Возможно, она останется в доме и после замужества Эсмеральды, чтобы нянчить ее детей. Кузина Агата считала, что старых нянек следует подольше держать в семье, всегда будет на кого положиться. К тому же во всех приличных домах именно так поступают.

Теперь, когда мы повзрослели, Грейндж всегда держалась лишь «безукоризненных» мест в парке, строя при этом наблюдая за окружающими. Стоило какому-нибудь мужчине только приблизиться, она со всех ног неслась грудью вставать на нашу защиту. Меня это умиляло и смешило.

На той прогулке мы встретили Филиппа. Он зашагал рядом с нами. Это не возбранялось, его персона не пугала няньку Грейндж. В конце концов, он был Каррингтон.

Филипп с укором поинтересовался, почему вчера меня не было в театре.

— Никто не приглашал меня, — ответила я.

— Ты хочешь сказать, что… — Он запнулся, посмотрел на меня:

— Нет! Не может быть!

— Да вот может. Неужели ты не знаешь, что я всего лишь бедная родственница?

— Ой, перестань, Эллен, — заныла Эсмеральда, — не могу слышать, когда ты так говоришь.

— Можешь, моя дорогая, или нет, не важно, главное, что я говорю то, что есть на самом деле.

— Когда мои родители пришлют вам ответное приглашение, я буду настаивать, чтобы ты была в театре непременно, — пообещал Филипп.

— Это очень мило с твоей стороны, — сказала я, — но я не хочу бывать там, где мое присутствие нежелательно кому-либо.

— Дура! — шутливо прошипел Филипп, толкнув меня при этом, совсем как в детстве. Я немного приободрилась: хоть Филипп не признает во мне несчастной сиротки.

Скоро дом занялся приготовлением к большому балу. Раздвижные двери трех нижних гостиных предстояло снять, чтобы почти весь этаж превратить в просторный большой зал. Бал этот имел особое значение — ему предстояло стать светским дебютом Эсмеральды. По этому случаю ей шили потрясающее платье из голубого шелка и кружев. Портниха Тилли Парсонс предполагала, что на работу уйдет не меньше недели. «Боже правый, все эти сборки и рюши…» — бормотала она.

Мне было позволено появиться на балу, поэтому тоже понадобилось выходное платье. Я мечтала о наряде из шифона глубокого синего цвета, который подчеркивал бы яркость моих глаз. Я так и представляла себя фланирующей по просторному залу, мечтала, что единодушно буду признана королевой бала. Эсмеральда есть Эсмеральда, она не обиделась бы. Всегда благожелательная и добродушная, она неуютно себя чувствовала, когда привлекала всеобщее внимание.

Меня вызвала кузина Агата. Можно было догадаться, в чем дело. В конце концов, восемнадцать мне уже исполнилось, и угроза, висевшая надо мной все детство и отрочество, стало реальной.

— О Эллен, ты можешь присесть.

Я настороженно села.

— Ты, конечно, понимаешь, что достигла возраста, когда тебя можно выпускать в мир. Должна признаться, что я делала все возможное, чтобы подыскать для тебя место, и вот наконец мои труды вознаграждены. Я нашла подходящий вариант.

Мое сердце забилось тревожно.

— Миссис Оман Лемминг… Достопочтенная миссис Оман Лемминг… через полгода в ее доме освобождается место гувернантки. Я уже имела с ней один разговор о тебе, но она хочет познакомиться с тобой лично, чтобы выяснить, насколько подходящей будет твоя кандидатура.

— Миссис Оман Лемминг… — выдавила я.

— Достопочтенная миссис Оман Лемминг, — поправила кузина, — она дочь лорда Пиллингзворта. Мы знакомы многие годы. Однако смущает меня то, что мы в ее доме частенько бываем. Это очень щекотливый вопрос. Тебе следует быть благоразумной и осмотрительной и ни в коем случае не появляться, если мы прибудем с визитом. Миссис Оман Лемминг проявила такую деликатность в связи с этим, ну, она наш старинный друг. Я просила ее навестить меня, чтобы выпить чаю, и она собирается сделать это на следующей неделе. У нас ей представится прекрасная возможность взглянуть на тебя. И я умоляю, Эллен, внимательнейшим образом отнесись к ее визиту. Если ты чем-нибудь не угодишь ей, то устроить тебя будет крайне сложно. Такие места на дороге не валяются.

Я просто онемела. Если честно, я не думала, что все так просто и быстро кончится. Мой дурацкий оптимизм не позволял мне раньше верить в такое. Но вот, пожалуйста! Вот она, моя судьба. Через шесть месяцев — конец.

Кузина Агата, которая безусловно ждала от меня бурной благодарности, наконец вздохнула и пожала плечами.

— Не хочу, чтобы ты ходила в обносках, поэтому я обдумала вопрос о твоем выходном платье. Ткань я уже подобрала. Черный цвет очень практичен, и Тилли Парсонс сошьет тебе что-нибудь «вне моды», чтобы наряд этот послужил тебе не один год. Я не могу допустить, чтобы ты осталась совсем без гардероба.

Я уже знала, что это будет за платье — для женщины без возраста. Такое, чтобы дожило до моих зрелых лет. Я расстроилась.

А встретившись с достопочтенной миссис Оман Лемминг, я поняла, что подтверждаются мои худшие опасения.

Она, как и кузина Агата, была женщиной крупной; в шляпе с перьями и в длинных узких лайковых перчатках. На ее мощной холмообразной груди сияла тяжелая золотая цепь, на блузке сверкала огромная брошь. По духу она также явно была близка кузине Агате, и сердце мое упало.

— Это и есть моя воспитанница Эллен Келлевэй, — пропела кузина.

Достопочтенная миссис Оман Лемминг подняла лорнет и принялась пристально изучать меня. Не думаю, что она пришла в восторг от увиденного.