Эмилия Остен - Преданность и предательство

Разбираться времени не было, потому что двое у трупов заметили его и с криком бросились вперед. Трое преследователей Верании лишь на мгновение оглянулись и не стали отвлекаться, сочтя, что двое их друзей справятся с незнакомцем. Что же, они заблуждались. Лишь несколько секунд понадобилось римскому ветерану, чтобы зарезать разбойников, как свиней. Одного удалось уложить чисто, перерезав горло острием меча, второй же оказался слишком близко, так что гладиус погрузился в его брюхо по самую рукоять, горячая кровь хлынула из разверстой раны, заливая руки и плащ Севера. Лишняя секунда ушла на то, чтоб оттолкнуть бьющееся в конвульсиях тело прочь. Двое нападавших на Веранию бросились к Лару Элию, но третий оказался хитрее. Женщина отвлеклась всего на секунду, однако этого хватило, чтобы разбойник схватил ее за руку, прижал к себе и приставил изъеденный ржавчиной меч к горлу. Верания, дочь воинов и истинная римлянка, не дрогнула, вонзила кинжал в бедро нападавшего и провернула клинок в ране. Разбойник заверещал, как поросенок, но меч не опустил и женщину не выпустил.

– Эй ты! – выкрикнул он, выбив кинжал из руки Верании. Слова разбойник коверкал страшно, но понять его было можно. – Брось оружие, или я перережу твой женщине горло.

Лар Элий замер лишь на одно мгновение, а потом бросил гладиус на землю.

– А теперь кинжал, ты, римская свинья. – приказал варвар, явно обретая уверенность, утраченную было при виде мгновенной смерти товарищей.

Кинжал полетел следом. Лар опустил руки и оскалился, словно попавший в засаду волк. Пусть только этот смердящий варвар отпустит Веранию…

Медленно, очень медленно ржавый клинок меча нажал на нежную белую кожу, струйка крови скользнула вниз, окрасив алым белый край туники… А потом Верания просто осела на влажную землю, словно жизнь покинула ее в один миг.

Мир окрасился алым.

Раскаленный багровый свет лился с небес, охряно–красные деревья подступали все ближе, черная кровь текла по рукам, пачкая рукава.

Свет погас.

Пять мертвых тел, раскромсанных и растерзанных, лежали на земле, образуя полукруг. Окровавленная рука Лара Элия гладила щеку Верании, пятная белый мрамор кожи.

Мир рухнул.

Пять лет спустя

Патависса мало изменилась за пять лет, прошедших с ухода Рима, разве что остатки сгоревшего каструма больше не омрачали пейзажа. Лар Элий Север в сопровождении Луция Веллия Рустика, своего друга и главного советника, и небольшого отряда остановился на том самом холме, с которого наблюдал когда–то за отступлением легиона. Тогда был день; сейчас уже загустели сумерки. Город лежал перед римлянами, словно горстка игрушек. Патависса не выросла, но и не исчезла с лица земли. Она по–прежнему сохраняла римское устройство, торговала золотом и пшеницей. Тит Патулус процветал, как и остальные даки, принявшие его власть и защиту.

– Давно ты сюда не выбирался, Лар. – Луций поправил постоянно сбивавшийся плащ и взглянул на друга.

– Да. – Лар Элий кивнул, но лицо его оставалось бесстрастным. – С тех пор как умерла Ульпия, меня сюда особо и не приглашали, для решения деловых вопросов хватало и твоего слова.

Молодая жена Тита Патулуса умерла, так и не родив уже стареющему вождю наследника. Три старших сына, дети от первой жены, погибли уже много лет назад в одной из бесконечных приграничных стычек. Титу нужен был преемник, но удача отвернулась от него.

– Что ж, теперь тебя пригласили. – Луцию все же удалось привести в порядок плащ. Одежда почему–то не хотела украшать невысокого и нескладного мужчину, а постоянно служила причиной мелких огорчений и тревог. Как и рыжие, будто зимний закат, волосы, еще не тронутые сединой.

– Времена меняются. – Лар Элий тронул коня, направляясь к воротам города. Пока Патависса стояла под прикрытием каструма, ее окружал лишь невысокий палисад, прорезанный тремя воротами; сейчас же стену усилили, а ворота остались лишь одни. Впрочем, строительство пока еще не было завершено и не имелось никаких признаков того, что завершение близко. На стене не суетились рабочие, никто не подвозил бревна с лесопилки, не стучали молотки и топоры. Дело было не столько в позднем времени: судя по всему, на строительстве и днем ничего не происходит.

– Да, меняются, – согласился Луций. – И, судя по всему, наши соседи–даки не готовы к переменам.

– Тит Патулус никогда не был дальновидным и предусмотрительным. Я вообще удивлен, что ему так быстро удалось навести порядок после ухода легиона.

– Тогда все боялись скорого нашествия готов, вот и сплотились. Сейчас же… – Луций махнул рукой. – Сам видишь. Стена не достроена, ров не выкопан. Хотя чего уж проще, река же течет через город.

– Тит уже не молод. Вполне возможно, что силы оставили его.

– Поверь мне, мой друг, дело вовсе не в этом, – протянул Луций. – Тит Патулус так же бодр, как и толст. И силен, как и прежде. Так что тут нечто другое. Мне кажется, отсутствие наследника его гнетет.

– У даков же и женщины наследуют.

– Они у них и сражаются, – хмыкнул Луций. – Вот только женщина не может править даками. Хотя лично я верю, что Титания смогла бы. Они бы у нее мигом узнали, что такое твердая рука.

– Малышка Титания? – Лар Элий даже отвлекся от разглядывания недостроенных укреплений.

– Ты многое пропустил, – криво ухмыльнулся Луций. – Очень многое.

Лар промолчал. Иногда ему казалось, что уже все прошло, все забылось и стерлось, но временами… Одного слова, какого–то пустяка было достаточно, чтобы сердце застыло ледяным комком, а перед глазами возникла кровавая пелена. В такие моменты весь мир словно уплывал куда–то, теряя очертания и краски. Все краски, кроме цвета крови.

Луций тоже замолчал. Он уже давно понял, что в такие минуты бесполезно пытаться что–то говорить, стараясь вывести старого друга из оцепенения. Он просто ждал, когда Лар Элий вдохнет и продолжит разговор, словно ничего не случилось.

Словно ничего не случилось. С того самого дня, когда Лар Элий Север привез в лагерь завернутое в гиматий [5] Гиматий – широкий плащ. окровавленное тело Верании, он вел себя так, словно ничего не случилось. Он выполнял все обычные обязанности, отвечал на вопросы, раздавал указания, ел, спал – спокойно, абсолютно спокойно. Безмятежно.

Луций вырос на одной улице с Ларом Элием и Веранией Септимией, так что знал все: все, что их связывало, знал, как его друг любил свою жену. Лар всегда был сдержанным и немного отстраненным, всегда руководствовался разумом, а не сердцем. Но то, во что он превратился после гибели Верании, иногда пугало Луция до дрожи.

Сколько бы мы ни старались, жизнь бежит быстрее нас, а если мы еще медлим, она проносится, словно не была нашей.