Кэтрин Коултер - Дочь викария

Он почти рухнул на Мегги, опрокинув ее на постель, прижимаясь к тесно сомкнутым бедрам, ощущая ее мягкость. Она застыла от неожиданности, не зная, что делать. Он попытался успокоить ее улыбкой, но она явно продолжала волноваться, тем более что теперь он, обнаженный, лежит на ней, такой большой и волосатый, настолько более сильный физически, и самообладание покинуло его и спряталось далеко-далеко, на другом конце планеты.

— О Боже!

В голосе его звучала такая боль, что Мегги попыталась вырваться, но он крепко ее держал.

— Томас, что случилось?

— Ты все еще в ночной рубашке! Так не пойдет!

— Может, стоит ее оставить хотя бы ненадолго?

Она очень испугана, это слышно по голосу, но теперь уже поздно, и ему все равно.

Он прижался лбом к ее лбу, дыша тяжело и быстро, изнемогая от вожделения.

— Я совсем плох. Дай мне передохнуть, я дам передохнуть тебе, а потом мы продолжим.

Не прошло и минуты, как он почувствовал желание, мучительное, неодолимое, нарастающее с такой силой, что до разрядки остались считанные мгновения. Томас вскочил, развел ее бедра и встал на колени между ними.

— Сядь.

— Ноя…

Он посадил ее, стащил рубашку и отбросил через плечо.

— Господи, — пробормотала Мегги, но он уже не слышал, только целовал ее и целовал: шею, груди, каждое ребро, спускаясь все ниже, к животу и местечку между ногами… нет, этого просто не может быть… но он застонал, и руки его жгли как огонь, а пальцы касались ее, вжимались в нее, и прямо на ее глазах один палец вошел внутрь. В самом деле, внутрь! Такого она не представляла.

И совсем это не было приятно.

Скорее, больно.

Она попыталась оттолкнуть его, но не сумела.

— Мегги, Мегги, только лежи тихо и расслабься. Доверься мне.

— Нет, нет, — повторяла она, лихорадочно пытаясь выбраться из-под него, избавиться от настойчивого, приносящего боль пальца. — О каком доверии идет речь? Мне противно, больно, и это всего лишь твой палец, Томас. А ты… ты куда больше и толще. Значит, именно это ты и собираешься сделать. Сунуть это в меня?

— Да, — едва выдавил Томас. Противно? То, что он собирается сделать, противно?

Он проник пальцем немного глубже и остановился. О Боже, он хотел ее так сильно, что все тело ныло, а она заявляет, что его проклятый палец не неприятен? Но он желает ее именно сейчас и, черт возьми, не собирается ждать! Просто не может. Томас приподнялся, не сводя глаз с того места, куда намеревался войти, и медленно погрузился в нес. Мегги сжалась и стиснула кулаки. Ну и пусть!

Он продвинулся еще дальше, ощутил тонкую перегородку.

— Мегги…

Он смотрел на нее, в самом деле смотрел, невзирая на то что был готов вот-вот извергнуться в это негостеприимное лоно. Но пока видел ясные голубые глаза, такие бесхитростные, такие открытые, без малейшего намека на тень, крывшуюся в их глубинах. Но он знал, что эта тень существует. Тень лжи, которая безмерно ранила его всего несколько часов назад. Только ничего уже не исправить. В этот момент он ненавидел ее за праведность, проклятое благородство, жестокое предательство. Ненавидел мужчину, которого она все еще обожала, ненавидел сознание того, что она обожает этого мужчину, а не своего мужа. Ей не следовало заигрывать с ним, не следовало так скоро, так легко возбуждать в нем похоть и желание жениться на пей. Оказалось, что в своем сердце она изменяет ему, а ведь сегодня их брачная ночь. Думает ли она о том, другом, даже сейчас, когда он входит в нее?

Томас видел лицо Джереми, слышал голос Мегги. На какой-то миг вожделение взяло верх, и он резко подался вперед, Мегги завопила, принялась вырываться, безуспешно стараясь его сбросить. Томас помедлил перед новым рывком.

— Не надо!

Она вынудила его жить во лжи.

Он снова глянул в голубые глаза и, вылив в злобном крике всю боль, бешенство и сладострастие, вонзился в нее.

У Мегги не осталось сил визжать ругаться и даже шевелиться. Все очень просто: она сознавала, что он убил ее. После того, что он наделал, жить не было сил. Наверное, ее жестоко обманули. Ни один мужчина не способен так обращаться с женщиной, если любит ее. Правда, Томас никогда не говорил, что любит ее.

Он неожиданно застыл и как-то странно уставился на нее, словно борясь с собой и с чем-то таким, чего ей не дано было понять.

— Нет, я не могу сделать это, — пробормотал он. — Только не с тобой. Не когда тебе плохо. Не могу, просто не могу.

Он глухо застонал, отпрянул, встал на колени. Из напряженной плоти вырвался поток беловатой жидкости. Томас низко наклонил голову и замер.

Господи, как ей больно! И кровь идет… Но она не обращала ни на что внимания. Случилось самое ужасное: он покинул ее. Отверг. Она буквально взвыла: не от боли, которая почти утихла, нет, она надрывалась от ярости, от злости на мужчину, причинившего эту боль и бросившего ее! А ведь совсем недавно Мегги была вне себя от волнения, предвкушая чудесную ночь любви! Что же он за человек такой?!

Томас, не поднимая головы, тяжело дышал. И не двигался. Значит, не захотел оставаться с ней. Л теперь она истекает кровью.

Ей следовало бы все узнать подробнее насчет крови и всего такого, прежде чем позволить ему расстегнуть все эти миленькие пуговички на костюме! Но нет, она, идиотка, доверилась мужу, и теперь он с умирающим видом стоит на коленях, между ее раздвинутых ног. Можно подумать, некий новый вид катаклизма настиг Томаса и истерзал всего, до самых подошв его злосчастных ног.

В этот момент он поднял голову, и она увидела, что его губы плотно сжаты, глаза словно затянуты пленкой, а все тело сотрясается. Капли беловатой жидкости забрызгали все вокруг: самого Томаса, простыни, ее живот. В нем совершился некий переворот, смысла которого она не понимала, да и не хотела понимать. Одно Мегги знала наверняка: он лжец и, очевидно, почти ничего не знает о том, что полагается делать с женой в постели.

Нет, пожалуй, ей ужасно больно. С ней поступили более чем жестоко, и единственное ее желание — вышвырнуть Томаса из окна. И что он имел в виду, когда кричал, что не может этого сделать? Что именно? Оставаться в ней? О чем он говорил?

Ах, не все ли равно?

Но тут он перестал вздрагивать и трястись и зачем-то навис над ней. Дыхание становилось не таким тяжелым, но глаза оставались закрытыми. И он по-прежнему молчал. Молчал и не шевелился.

И тогда Мегги сказала громко, прямо ему в лицо:

— Ты не должен был этого делать. Так не правильно и нечестно. Сначала едва не убил, а потом просто оставил, как ненужную тряпку! И за это я тебя убью!

Томас никак не мог сосредоточиться. Собраться с мыслями. Он сумел отстраниться от нее, заставить свое тело повиноваться и ненавидел себя за это.

Но тут Мегги вдруг подскочила и впилась зубами в его плечо, очевидно, надеясь, что высосет всю кровь.