Анастасия Дробина - Барыня уходит в табор

– Сбитеньку, молодец? Горяченького, с огонька? Утресь варила!

Илья хотел было сказать «не хочу», но голос куда-то делся. Дико посмотрев на торговку (та отшатнулась, перекрестилась), он чуть не бегом бросился в Копьевский.

Она была там. Стояла у заснеженных ворот особняка, разговаривая с дворником. Слов Илья, застывший в подворотне, слышать не мог. Затем Настя торопливо вошла в ворота, и тяжелые створки сомкнулись за ней.

Дворник проводил Настю до крыльца, постучал в дверь. Ее долго не отворяли. Наконец высунулась повязанная повойником голова старой кухарки:

– Кто беспокоить?

– Князь Сергей Александрович дома? – отрывисто спросила Настя.

Бабка, пожевав губами, пристально осмотрела ее с головы до ног.

– Может, и дома. Как сказать-то?

– Скажи – Васильева Настасья Яковлевна.

Старуха снова недоверчиво оглядела ее. Настя ответила спокойным взглядом, решительно вошла в переднюю, выпростала руки из муфты, сняла шаль.

– Пожалуйста, поди доложи.

– Арефьевна, кто там? – послышался голос князя.

Старуха тяжело повернулась:

– Барышня к вам, Сергей Лександрыч.

– Ко мне?.. – Сбежнев появился из боковой комнаты. Арефьевна поднесла свечу к самому лицу Насти, и князь обрадованно всплеснул руками:

– Настя? Здесь?.. Но… как же? Арефьевна, поди вон… – он быстро подошел, сам взял у Насти муфту и шаль, помог снять полушубок, передал это все недовольно поджавшей губы кухарке, склонился над рукой Насти. – Глазам своим не верю! Ты – здесь, у меня! Прошу, прошу в комнаты!

Стоя на пороге, Настя осматривала небольшую, хорошо протопленную комнату. Печь в синих и зеленых изразцах, огромный дубовый шкаф, сверху донизу забитый книжными томами в кожаных переплетах, стол с зеленым сукном, заваленный бумагами, утонувшее в чернильнице перо, коробка сигар, гитара на стене. Оконные стекла были затянуты морозом, и блики свечей прыгали на затейливых ледяных узорах. По паркету, задрав хвост трубой, важно ходил кот.

– Васька, брысь! – прогнал его Сбежнев. Поправил подушки на обтянутом потертым бархатом диване, подвел к нему Настю. – Садись, прошу тебя, садись! Что же ты не предупредила, Настенька? Я бы выслал за тобой лошадей, сегодня такой немыслимый мороз… Я распоряжусь насчет чаю. А может быть, ты голодна? Арефьевна! Арефьевна!

– Ничего не надо, Сергей Александрович, – сказала Настя, опускаясь на диван.

Князь отошел от двери. Обеспокоенно взглянул на нее.

– Что-то случилось?

Настя не отвечала. Сбежнев сел рядом, попытался заглянуть ей в лицо. Настя отвернулась.

– Что-то произошло… – упавшим голосом сказал князь. – Я должен был и сам догадаться. Ты здесь, одна… В такой час… Прежде ты никогда не хотела прийти. Яков Васильевич знает?

– Что вы… Нет, конечно.

– Может, послать человека известить его? Он может бог знает что подумать, я не хочу, чтобы…

– Нет, Сергей Александрович, нет! – хрипло сказала, почти выкрикнула Настя. В голосе ее послышалось рыдание.

Сбежнев торопливо опустился на колени, повернул Настю к себе.

– Настенька! Но отчего?.. Что произошло, ангел мой, кто тебя обидел? Почему ты не хочешь мне рассказать? Через неделю венчание, все готово, в Веретенникове нас ждут, шафером согласился быть Никита Строганов… Откуда слезы?

– Простите вы меня, Сергей Александрович, – тихо сказала Настя. Нагнувшись, погладила тершегося о ее юбку кота, поправила складку у пояса. – Простите дуру. Не пойду я за вас.

В маленькой комнате наступила тишина. Стало отчетливо слышно, как потрескивают угли в печи. Кот толкнул было головой упавшую Настину руку, но ласки не дождался и, недовольно муркнув, снова заходил кругами по полу. Из-за двери донесся звон посуды, ворчание Арефьевны. Настя сидела не поднимая глаз. Князь молча, тревожно смотрел на нее.

– Вот, я принесла все. – Настя неловко развязала узелок. Тускло блеснуло золото, камни. – Все подарки ваши, все до единого, все колечки, серьги… Возьмите.

– Настя… – изумленно прошептал Сбежнев, глядя на сверкающую россыпь. – Но… почему? Чем я виноват? Чем я обидел тебя? Слово чести, я решительно ничего не понимаю! Мы виделись три дня назад, все было хорошо, ты была весела, пела… Скажи мне, дружок, голубчик Настя, что случилось? Чем я провинился перед тобой?

– Сергей Александрович, не мучьте меня… – Настя закрыла лицо руками. – Я уже сама ничего не знаю! Знаю только, что дура набитая и ноги вашей не стою! Раньше надо было, а я… Отца слушалась, кобылища!

– Подожди… Но как же… Ты хочешь сказать, что Яков Васильевич… Он принуждал тебя?!

– Да… Нет… Не знаю… Я ведь и сама хотела… – Настя заплакала. – Одному поверьте – я вас не обманывала! Я… я хотела, чтобы и нашим хорошо было… и вы человек добрый, любите меня, знаю… Кто бы другой цыганку замуж взял? Хору деньги нужны, но… Но не могу я теперь, видит бог, не могу! Не надо свадьбы, и денег, и ничего не надо!

– Ты не любишь меня? – резко спросил князь.

Настя молча, отчаянно помотала головой.

Сбежнев встал, подошел к окну. Настя, отняв руки от лица, испуганно следила за ним. Кот вскочил на печь, завозился там, устраиваясь потеплее. За окном пошел снег, и в комнате потемнело.

Сбежнев быстрыми шагами вернулся к дивану. Снова опустился на колени, взял Настю за обе руки.

– Настя… Голубчик. Не сердись, постарайся выслушать меня спокойно. Я старше тебя. Смею думать, опытнее. Я немного знаю эту жизнь и… и, вероятно, понимаю тебя. Ты очень молода, ты боишься замужества, это все – простые девичьи страхи перед венцом. Поверь мне, все будет хорошо. Может быть, ты не хочешь уезжать от цыган? Не хочешь расставаться с отцом, семьей? Но, дружок, мы можем остаться в Москве, я думаю, средств хватит, хотя… нет, что я говорю, конечно, это возможно! Ты даже сможешь петь, как прежде, в хоре, и…

– Не годится это, Сергей Александрович, – Настя попыталась высвободить руки. – Вы – князь, вас вся Москва знает, вы в большие дома вхожи, а жена… в ресторане поет? Вы себе пассаж сделаете…

– Мне это безразлично! – вспыхнул князь. – Настя, поверь, мнение света меня ничуть не волнует. Я хочу лишь, чтобы ты была счастлива. И разумеется, со мной.

– Не с вами, Сергей Александрович, – тихо, твердо сказала Настя. – Не с вами. Я… я уже обещала. Слово дала.

– Дала слово? – медленно переспросил Сбежнев. – Но… когда? Кому?

– Вы его знаете. Цыган, из наших. Смоляков Илья.

– Черт побери… – растерянно выговорил князь. Провел рукой по лицу, нахмурился.

Настя с тревогой следила за ним.

Неожиданно Сбежнев рассмеялся:

– О да… Можно было предположить… Толчанинов, старый циник, снова оказался прав. Кровь! Проклятая цыганская кровь взяла свое. Настя, но… но подумай, девочка! Подумай, на что ты решаешься! Из-за глупой влюбленности ты можешь сломать себе жизнь! Я знаю Илью, он, кажется, неплохой парень, но… но цыган… таборный цыган!