Анастасия Дробина - Барыня уходит в табор

– Да ты в своем уме? – заверещала Катька. – Увидит кто-нибудь! Иди прочь, ночью приходи, впущу!

– Не пойду! – Илья дернул на себя створку ворот. – Веди к ней! Никто не увидит. Дворник ваш в трактире на углу сидит, я сам видал.

– Тьфу… – Катька высунула голову из ворот, быстро оглядела пустой переулок и потянула Илью за рукав. – Живо!

Знакомые галереи, переходы, лестницы, запах ладана и мяты. Илья уже мог с закрытыми глазами дойти до спальни Лизы. У низенькой двери Катька сунулась было вперед – доложить, но Илья оттолкнул ее, вошел и плотно прикрыл за собой дверь.

Лиза сидела за столом, раскладывая пасьянс. Две оплывшие свечи бросали неровный свет на ее лицо, на шелковый пеньюар, на старые, засаленные карты. Увидев входящего Илью, она охнула, встала, и карты лентой посыпались на пол.

– Илюша… господи… ты? – На ее лице появилась слабая улыбка. Быстрыми шагами она подошла вплотную, уже подняла было руки, чтобы привычно повиснуть на шее… и отпрянула, увидев его лицо.

– Что у меня в воротнике было? – сквозь зубы спросил Илья, бросая на стол булавку. Она упала на столешницу с тихим звоном, но Лиза вздрогнула так, словно обрушилась целая стена.

– Илюшенька… Не… не… не подумай ничего…

– Что ты вздумала? Что ты в голову взяла, проклятая?! Ворожить принялась? С нечистым спуталась?! Что это такое, говори – что? Извести меня захотела? Чертова ведьма, я задушу тебя!

– Илюша, нет! Господь с тобою, нет! – Лиза повалилась на пол, обхватила его колени. Илья с силой оторвал ее руки, едва удержавшись от того, чтобы не пнуть ее со всей мочи сапогом.

– Илюша, помилосердствуй… Я тебе беды не хотела… И какая я ведьма, господь с тобою? Я только… к бабке в Дровяной переулок сбегала… Она меня научила, чтобы… чтобы ты не ушел, чтоб полюбил меня… Ты ведь месяц не приходил, целый месяц, я чуть ума не лишилась! Хорошо, что еще раньше поспела с ворожбой своей! Я ведь надоела тебе, наскучила! Был огонь, да вышел весь! Я только обратно его приманивала… Ничего больше не хотела, крест поцелую на том, спасеньем души клянусь… Илья, да разве я тебе худое сделаю? Я лучше сама себе руку отрежу, Илюша! У меня же только ты, только ты, никого больше на всем свете, никого-о-о…

Илья молчал, отвернувшись к стене. Злость отхлынула, он видел, что Лиза говорит правду. Но руки еще дрожали, и Илья, сев на кровать, сжал их между коленями. В комнате воцарилась тишина. Лиза скорчилась в углу. На стене в пятне света дрожала ее тень. Илья не двигался, опустив голову к самым коленям. Лучше всего было подняться и уйти.

– Илюша… – окликнул его тихий, еще испуганный голос.

– Что? – буркнул он.

– Не кричи, пожалуйста… Скажи только… Не сердись, а скажи, важно это. Кто нашел катышек-то? Ты али Настька твоя?

У него мороз пробежал по коже. Илья поднялся с кровати. Лиза тоже встала, подошла вплотную.

– Ты? – спросила та снова чуть дрогнувшим голосом. – Али Настька твоя?

– Я нашел… – машинально ответил Илья. – А… что тебе до Настьки?

Лиза не ответила. Обхватив плечи руками, отошла к окну. И когда Илья, метнувшись следом, дернул ее на себя, повернула к нему злое, бледное лицо.

– Что мне до нее?! Да ненавижу я ее, змею! Ненавижу! Хоть бы она, аспидка, сдохла!

– Чего?.. – задохнулся Илья. И вдруг в голову пришло такое, от чего недавний страх показался пустяком. Севшим от волнения голосом он спросил: – Лизка… Ты что же… ты… ей что-то сделала?!

Лиза презрительно усмехнулась, сложила руки на груди. Впервые Илья видел ее такой, и по спине его побежали мурашки.

– Сделала… Да моя бы воля, я бы ее задушила! Вот этими, своими руками! Если б только в лицо ее знала, проклятущую! Не бойся, не убью я ее, я ж ее и не видала никогда. Только слушала, как ты меня по ночам ее именем зовешь…

– Замолчи! – рявкнул Илья.

– Ан не замолчу! – слезливо скривив губы, закричала она. – Не замолчу! Знай, что я каждый день в церковь хожу и свечи ставлю! За упокой души рабы божьей Анастасии! Сдохнет… сдохнет она, отрава болотная, и на могиле ее полынь вырастет… Сдохнет за все мои мучения! Да что же в ней такого есть, чего во мне нету? Илья! Ты скажи, скажи мне… Илюша, сердце, радость моя, счастье мое ненаглядное, Илюша-а-а…

С хриплым воем она повалилась навзничь на постель, забилась в рыданиях. Илья молча повернулся, взялся было за ручку двери, но Лиза метнулась, как волчица, обхватила его за шею, застонала, заплакала, засмеялась:

– Да что ж ты… куда ты… Илья… Да вру же я, вру я, дура-баба, нарочно наговариваю… Злоба душит, вот и болтаю невесть что… Да разве я смогла бы… душу христианскую губить? Ничего твоей Настьке не будет… Хочешь, я каждый день за ее здравие буду молиться? Хочешь? Не уходи только… Не могу я без тебя, не в силах… Илья, Илюша, ласковый мой…

Илья молчал, молясь только об одном – чтобы Лиза не заметила того, что он дрожит с головы до ног. Так страшно ему не было никогда. Хотелось оттолкнуть эти теплые, обнимающие его руки и опрометью мчаться прочь.

– Все, все… Будет тебе, – наконец сумел выговорить он. Голос прозвучал чуть слышно, но Лиза сразу умолкла и крепко прижалась к нему. Илья подвел ее к кровати, заставил лечь.

Она покорно опустилась на перину. Сдавленно попросила:

– Ляг со мной…

Он шагнул в сторону. Лиза тут же вскинула голову.

– Илья… – одними губами выговорила она.

– Прощай, – сказал он. Отвернулся и быстро вышел. И вздрогнул, услышав, как Лиза с глухим криком ударилась грудью в закрытую дверь.

– Катька! – сказал он в темноту. – Посвети, выйду.

– Обойдешься, – в ладонь ему ткнулась холодная рука. – Держись, так пойдем.

Выйдя вместе с ним в переулок, Катька угрюмо сказала: – Ох, и сволочь ты. Я и не думала… Слава богу, что сама с тобой тогда не связалась.

– Нужна ты мне!

– Что ж ты разошелся, черт? Решил, что барыня вправду ведьма? Да это же я ее научила, я! И к бабке в Дровяной тоже я бегала. И скажи спасибо, что я ей Настьку не показала, а то бы остались от вашей красавицы рожки да ножки. Она тебе хоть кто, Настька-то Васильева? Жена?

– Нет у меня жены, дура! – глухо сказал Илья. Повернулся и пошел по темному Старомонетному вниз, к набережной. На душе было – противнее некуда.

Около полуночи в комнату Якова Васильева осторожно постучали.

– Яша, не спишь? Можно к тебе?

– Заходи, – откликнулся тот и отложил гитару, осторожно прислонив ее к спинке стула.

Дверь открылась, вошла Марья Васильевна.

– Душно у тебя. Я окно открою.

Она откинула занавеску, толкнула ставень – в комнату ворвался сладкий запах цветущей яблони. На пол легло голубое лунное пятно. На дернувшееся пламя свечи прилетели два мотылька, и их мохнатые тени заплясали на потолке.

– Чего не ложишься, Маша? – Яков Васильев усмехнулся. – От радости, что ли, не спится? Женила наконец-то жеребца своего?