Анн Голон - Анжелика и дьяволица

— Кто это — «они»? Пейрак был явно озабочен.

— В Заливе есть чужие, — произнес наконец граф, — они шныряют повсюду и — я имел возможность убедиться в этом — проявляют чрезмерный интерес к нам.

— Французы, англичане?

— Сие мне неведомо. Скорее французы, но на их кораблях нет никаких флагов; цель их — посеять беспорядок среди нас.

— Не из их ли числа тот бледный человек, который сообщил мне, что вы требуете меня на остров?

— По-видимому. А также человек, который по дороге в Хоуснок передал мне ложное известие, что вы спасены и плывете на «Ларошельце» к Голдсборо…

Граф поведал жене, что, не волнуясь более после этой встречи за ее судьбу, он решил следовать за Сен-Кастином до Пантагуета, по дороге в Голдсборо, вознаградив человека, предупредившего его.

— Я дал ему несколько жемчужин.

— Но… Кем же все-таки «они» могут быть? Кто их посылает?

— Узнать это пока невозможно. Ясно лишь одно — «они» были хорошо осведомлены о наших делах и поступках; «они» не отступают ни перед чем, ибо в кругу моряков передавать ложные вести считается низостью более постыдной, чем прямое преступление. Даже среди врагов у людей моря существует солидарность, преступить которую могут себе позволить только омерзительные существа или откровенные бандиты. Похоже, те, о ком мы говорим, принадлежат к наихудшей породе.

— Так, значит» я была права, — выдохнула она, — опасаясь неведомой.., дьявольской затеи, начавшей свое шествие — Итак, я увидел вас на острове с Золотой Бородой. Но тут вмешались обстоятельства, неизвестные нашим врагам, нечто такое, чего они не могли знать и что меняло все: Золотая Борода — это Колен. Колен Патюрель, Король рабов из Микнеса, являющийся мне почти другом, по крайней мере, человек, которого я весьма почитал, ибо репутация его в Средиземноморье велика. Да, это многое меняло для меня. Колен! То, что вы одарили этого человека своей.., скажем, дружбой.., не было бесчестьем… Но я должен был удостовериться, что это действительно Золотая Борода. Я отослал Жана за подкреплением, приказав ему возвращаться по фарватеру, только во время отлива.

— А сами остались.

— Остался.

— Вы хотели знать, что я такое? — спросила она, глядя ему прямо в глаза.

— И я узнал.

— Вы не боялись сделать горькие открытия?

— Они оказались замечательными и укрепили мое сердце.

— Вы, как всегда, любитель безумных пари!

— Дело не только в этом. В решении остаться на острове и спрятаться там до возвращения моих людей крылось не только желание узнать побольше о моей супруге, этой прекрасной незнакомке. Конечно, раз представилась такая возможность, муж может многое узнать о красивой женщине, беседующей с мужчиной, который когда-то был ей небезразличен и который, она это знает, еще любит ее. Но одно лишь любопытство не могло бы подвигнуть меня на столь мучительное испытание, если бы сама ситуация к тому не вынудила. А она была щекотлива, или, скажем так — деликатна — по многим соображениям. Посудите же сами, сердце мое, если бы я предстал перед вами в одиночку в качестве оскорбленного супруга, неужели Колен легко дал бы себя убедить в моих мирных намерениях? А сам он, в качестве пирата, приговоренного быть повешенным быстро и высоко, вряд ли позволил бы хозяину Голдсборо легко себя запугать. Вы обвиняете меня в том, что я слишком легко принимаю самые сумасшедшие вызовы, но мысль сойтись с ним в поединке на этом берегу, имея в качестве свидетелей лишь вас и тюленей, с единственно возможным исходом

— смертью его или же моей — не показалась мне здоровой и благодетельной для кого бы то ни было. Ваш Колен никогда не обладал репутацией человека с легким характером. Спросите о том у Мулая Исмаила, говорившего о нем уважительно и почти со страхом, а ведь то был всего лишь безоружный раб во власти непреклонного и жестокого султана.

— Однако же вам удалось убедить его поступить к вам на службу, удалось подчинить его вашей магической власти.

— Потому что его привели ко мне в цепях, под конвоем, четверо вооруженных людей. На острове Старого корабля все обстояло иначе.

Сообразуясь со всеми этими обстоятельствами, я видел один лишь выход: оставаться невидимым свидетелем вашей встречи. Впрочем, встречи случайной, невольной, как я смог убедиться позже. И здесь наши недруги тоже делали выигрышный ход, собирая нас троих на острове. Все было подготовлено для того, чтобы мы сами довершили собственную гибель. Единственное, чем можно было парировать такую дьявольскую комбинацию ударов — это противопоставить им поведение обратное тому, которое от нас ожидали. Слава Богу, нам всем хватило нравственной силы, мы устояли.

— Дьявольская! — повторила Анжелика поразившее ее слово.

— Не пугайтесь. Я сумею расстроить их замыслы и, кто бы они ни были, устраню их. Пока мы не подозревали об их присутствии, мы попадали в ловушки, и первою их жертвой стали, по-видимому, вы, в Хоусноке и в Брансуик Фолсе, где вы чуть было не потеряли свободу, а может быть, и жизнь. Входило ли нападение абенаков на английскую деревню, имевшее целью взять вас в плен, в их тайные планы?.. Не знаю. Но уже вечером накануне морской битвы с Золотой Бородой, когда я получил эту записку, во мне зародилось подозрение. Я знал, что рано или поздно «они» объявятся. В какой-то миг я подозревал Золотую Бороду, но очень скоро удостоверился в обратном. Я отправился на остров по фарватеру, в лодке, взяв с собой только одного человека, но отныне я был настороже, ожидая подвоха от неизвестных и.., от себя самого. Ибо это могло быть фальшивое разоблачение, дабы завлечь в ловушку и меня, а могло быть и истинное, и «кто-то» рассчитывал на мою ярость, чтобы заставить меня совершить непоправимые деяния, и особенно — направленные против вас. Это стремление навредить вам, особенно вам, стало Для меня очевидным.

«Берегись! — говорил я себе, — берегись. Помни: что бы ни случилось, ничто не должно задеть ее, особенно по твоей вине». Гнев мой обращался на тех презренных, кто пытался в своих вероломных замыслах сделать из меня орудие зла, чье острие направлено против вас. «Ты не окажешь им такой услуги», — говорил я себе. По крайней мере, на сей раз я должен был любой ценой защитить вас от их атак. Разве я не Дрался за вас на дуэли в Тулузе с племянником архиепископа, разве я не завоевал вас тогда?

— Но это было иное, — с жаром воскликнула Анжелика, — и отныне всегда будет иное. Кем вы меня считаете? Ведь теперь я люблю вас!.. — Она сама поразилась этому признанию, словно оно было для нее открытием. — О да, я люблю вас… Слишком сильно! Сильнее, чем вы того заслуживаете. Неужели вы так отгородились ото всех, что даже не замечали чувств, которые я к вам питаю? Разве не сражались мы вместе против ирокезов, против французов и их дикарей, против зимы, болезней и самой смерти? Чем я провинилась перед вами?.. Умоляю, если вы не хотите сделать меня несчастной, поберегите себя, поберегите себя ради меня, любовь моя. Перестаньте же играть своей жизнью, ибо, если я потеряю вас еще раз, это будет означать для меня смерть, да, смерть!