Валерия Вербинина - Рыцарь темного солнца

Утром стало известно, что прокаженный исчез бесследно, а Северин лежит при смерти: кто-то напал на него и с размаху бросил всем телом в стену. Двое замковых часовых были найдены с перерезанным горлом, и никто не знал, куда делся пленник. Была объявлена тревога, всадники отправились прочесывать окрестности, однако ничего не обнаружили. Кто-то высказал догадку, что лазутчики могли скрыться через потайной ход (как узнала позже Мадленка, так оно и было).

Вечером прибыл епископ Флориан. Он допросил Мадленку, но не узнал от нее ничего нового. За нее взялся аббат Сильвестр, но девушка оказала ему достойный отпор, ехидно поинтересовавшись, куда они дели прокаженного, которого наверняка сами же ей подослали, чтобы еще больше ее опорочить. Мадленку отпустили, напоследок пригрозив всякими страшными карами, а она удалилась с гордо поднятой головой, как победительница.

Мадленка не теряла времени даром. Теперь, когда она определенно знала, что окаянная литвинка так или иначе причастна к гибели матери Евлалии и ее брата, девушка решила во что бы то ни стало довести расследование до конца. Она шныряла по замку, неожиданно из замкнутой пугливой простушки превратившись в открытую, всем льстящую особу. Она втиралась в доверие, расспрашивала, докапывалась до истины, действуя при всем при том с максимальной осторожностью. Впрочем, узнать удалось не так уж много. Мать-настоятельница не имела столкновений ни с крестоносцами, ни с кем-либо еще. Она была одной из близких подруг матери князя Доминика и приходилась крестной его племяннику Августу. Во время болезни княгини Диковской мать Евлалия неотлучно находилась при ней и по просьбе умирающей приняла ее исповедь. Говорили, что кончина княгини весьма ее опечалила. Говорили также, что после смерти матери сам князь Диковский был так подавлен, что даже собирался уйти в монастырь.

Последнее было решительно непонятно Мадленке. Ведь Анджелика находилась при дворе уже около года, и пусть даже литвинка не сразу обратила на себя внимание Доминика, она была не из тех, кто с легкой душой может отпустить в монахи потенциального жениха. Мадленка чувствовала, что разгадка таится где-то близко, возможно даже, прячется во всех этих противоречиях. Но нити рвались у нее в руках, фактов не хватало, а фантазия услужливо рисовала такие картины, от которых Мадленке становилось тошно. И потом, ведь не обязательно же, чтобы князь Доминик стоял за Анджеликой. Хотя, кажется, ни один мужчина не способен был оставаться к ней равнодушен, а потому преступником мог стать кто угодно. Скажем, Петр из Познани. Он командовал дружиной князя и легко мог организовать отряд, напавший на их караван. Вот только как раз на него – какая незадача! – чары бесовской литвинки не действовали совсем, он малость даже презирал ее и не скрывал своего к ней отношения. А может, Мадленка ошибается и во всем виноват Август, который на самом деле вовсе не такой простак, каким старается выглядеть?

Август доставлял ей немало хлопот. Он метался между отторжением и любовью. То объявлял, мол, не сомневается, что Мадленка убила его мать, то униженно каялся и просил прощения. Он и сам не знал, чего хочет: то ли, чтобы девушку оправдали, то ли, чтобы осудили и она во всем оказалась зависимой от его благородства. Юный князь добивался от нее признания и клялся, что все ей простит; но Мадленка отказывалась от его снисхождения – ведь она не совершила ничего такого, за что нужно было бы просить прощения. Август не верил ей, но Мадленку это не трогало. Если бы могла, девушка вообще вычеркнула бы его из своей жизни – настолько он был ей безразличен. Порой Август начинал угрожать, мол, ее запрут в монастырь, и она умрет в подземной тюрьме, но Мадленка совершенно не собиралась доставлять ему такое удовольствие.

Через несколько дней состоялось последнее заседание. Епископ объявил, что недавно открылись новые детали нападения на настоятельницу. Оно было произведено организованной шайкой бродяг, решивших, что столь знатная и богатая дама непременно должна вести ценные вещи. Поняв, что они обманулись в своих ожиданиях, бродяги обозлились и перебили всех, кто был в караване. В числе нападавших, несомненно, были и те двое, кого позже видела на перекрестке Мадленка, и суд благодарен ей за то, что именно она указала им след, приведший к убийцам. Несколько бродяг уже поймано; под пыткой они сознались в своем преступлении и будут завтра повешены. Все желающие могут пойти посмотреть на казнь.

Что же до прискорбного убийства светлейшей княгини Гизелы Яворской, то судьи не смогли прийти к единому мнению, а потому он, епископ, своей властью назначает божий суд, каковой состоится в ближайшее время. Боец князя Августа сразится с бойцом Мадленки перед очами шляхтичей и благородных дам, как дозволяет закон. Если боец девушки проиграет или падет, значит, она виновна, а если проиграет боец Августа, Магдалена Соболевская немедленно освобождается и имеет право уехать, куда ей заблагорассудится. Окончив чтение приговора на довольно темной и маловыразительной латыни, епископ объявил, что вердикт суда пересмотру не подлежит, и величественно сел на прежнее место.

Пан Соболевский, слышавший приговор, подошел к дочери и, вздохнув, проговорил, что нельзя было ожидать более справедливого решения. А Мадленка была подавлена. Она спросила, кто же согласится выступать за нее. Отец подумал и сказал, что наймет бойца за хорошие деньги, и на этом они расстались.

Мадленку увели, а пан Соболевский отправился на постоялый двор, подкрепиться и порасспрашивать, не поможет ли кто ему в столь щекотливом деле.

Мадленка чувствовала великую горечь. Сознание собственного бессилия угнетало ее. Она не боялась бога и не сомневалась, что в божьем суде победа окажется на ее стороне, но то, что из-за нее – ведь получалось так! – собрались повесить ни в чем не повинных людей, мучил девушку.

Она не пошла смотреть на казнь, от которой все зрители, казалось, получили немалое удовольствие. Более того – незадолго до экзекуции, в церкви, улучив момент, она даже бросилась на колени перед князем, умоляя пощадить бродяг. Но тут епископ Флориан заметил, что она проявляет странное радение об их судьбе, которое может быть дурно истолковано. Мадленка поднялась с колен, но унижение ее было таково, что она не постеснялась при всех обозвать епископа «лживой собакой», чье время скоро истечет. Будь ее воля, она бы своими руками растерзала жирного прелата в клочья.

Мадленка совсем отчаялась. Она перестала принимать Августа – раз уж в игре, которую ей навязали, им суждено играть роли врагов, то не стоит делать ему поблажки. До нее дошло известие, что князь Доминик готовится жениться на панне Анджелике, но она не опечалилась и не обрадовалась этому. Из Кракова на божий суд прибыл представитель короля, пан Кондрат, человек лет пятидесяти с малохарактерным для его возраста острым любопытством. Он пожелал встретиться с Мадленкой, и во время их встречи девушку не покидало чувство, что шляхтич рассматривает ее так, словно она существо вроде собаки о пяти лапах, создание диковинное, но и обреченное также. Князь Диковский послал даже крестоносцам приглашение присутствовать на божьем суде. Ответ за подписью великого комтура гласил, что жалкие польские увеселения их нимало не волнуют. Дня два все возмущались тоном послания Конрада фон Эрлингера, потом поутихли и заговорили о другом.