Анастасия Дробина - Король-одиночка

– Зямка, надо ехать.

– Лучше я один сперва, – поразмыслив, сказал Лягушонок. – Не верю я этим кукушкам. Вдруг явимся – и сразу табор с пулеметом налетит. И кто она, эта Мария? Ты ее знаешь? Нет? Я поеду, взгляну. Если все чисто – ты пойдешь базарить.

Король кивнул, подумав про себя, что Монах был не дурак, когда пытался одолжить у него Лягушонка. Из шкета определенно будет толк.

– Только смотри – без фокусов.

– Не первый год замужем! Действуем нежно и по инструкции! Адье.

Лягушонок исчез. За окном темнело. Небо еще было блекло-голубым, но над крышами уже проявилось бледное пятно луны. Король прикрыл окно, недовольно взглянул на Марго:

– Чего не разбудила? Весь день проспал…

– Сопел больно хорошо, – съязвила она. – Как херувимчик. Я, между прочим, у врача была. Не нашли ничего, можешь снова пользоваться.

Только сейчас Король заметил, что Марго уже без очков. Он подошел ближе. Да-а…

– Чего уставился? Битой бабьей морды не видел? Скажи спасибо, что зубы целы! – Марго схватила косметичку и яростно принялась замазывать синяки. – А не нравится – не ешь, не сильно разнервничаюсь!

Последний выпад неожиданно направил мысли Короля в другую сторону:

– Слушай, я жрать хочу. Пошли в кабак?

– Иди один. Куда я в таком виде?

– Там темно, – успокоил Король. – Собирайся.

…В «Подкове» – полутьма, зеленые светильники, тихий шелест шагов, цыганская скрипка. Ресторан был почти пуст. Король не был здесь с того дня, как застрелили Гришку Голубя. Он посадил Марго за столик у стены – где потемнее. Сделав заказ, направился к розоватому пятачку эстрады. Цыгане узнали его, те, кто не пел, вполголоса поздоровались. Среди них не было ни Розы, ни Петра. Вместо последнего на скрипке наигрывал низенький и лохматый, похожий на домового дядя Миша.

– Дядя Миш, Петро где?

В ответ цыган лишь сердито отмахнулся: занят, мол, не мешай. Немного обеспокоенный, Король вернулся на место.

– Они что – правда все тебя знают? – спросила Марго, прихлебывая из бокала.

– Не все. Жуй давай. – Королю не хотелось надолго задерживаться здесь. Подняв глаза, он увидел, что к их столику направляется цыганка с гитарой в руке. Она была совсем молода, в фиолетовом с блестками платье, длинные волосы были переброшены на грудь. Подойдя, девушка с интересом покосилась на Марго и поздоровалась:

– Т'явэс бахтало, Король.

– Будь здорова, – этой девочки он еще здесь не видел. – Ты чья?

– Михайоски чай [47] Дочь Михая. . Меня Злата зовут, я только второй день тут. – Цыганка чинно поклонилась. – Что вам спеть? Я все песни знаю!

– Что сама хочешь.

Скуластое лицо Златы стало серьезным. Она присела на свободный стул, положила на колено гитару. Король заметил, что цыгане с эстрады озабоченно следят за ней: девчонка явно была совсем неопытной. Зеленый свет заиграл на покачивающемся полумесяце ее серьги. Мягким движением Злата отвела волосы назад, тронула струны, запела «Дорогой дальнею». Король знал этот романс и почти не слушал. Смотрел через плечо цыганки в темную щель между гардинами, курил. Думал о своем…

…Дождь в тот день собирался с самого утра. Король вернулся в город после месячного отсутствия и еще на вокзале заметил ползущие с моря сизые тучи. Нинки дома не оказалось. Он покрутился по пустым комнатам, нашел на плите кастрюлю с борщом. Она была еще теплой – значит, жена не уехала в Парубанки. Соседка-армянка поведала через забор, что Нинка отправилась на Привоз.

Когда Король выскочил из трамвая за полквартала до Привоза, с моря потянул сильный ветер. Он погнал по улицам мусор и сухие листья, сорвал с какого-то балкона полотенце, столбом поднял на перекрестке сухую пыль. Блеснула молния, грохнуло над Пересыпью, над Фонтаном, над Мельницами – и хлынул ливень. Между рядами каштанов, растущими вдоль улицы, встала мутная стена дождя, по тротуарам побежали потоки. Редкие прохожие прыгали в подъезды и под козырьки крыш. Королю тоже пришлось спрятаться в подворотню старого дома. А через минуту он увидел Нинку.

Она шла медленно, словно не замечая дождя. Красная ситцевая блузка облепила грудь, длинную юбку Нинка подняла выше колен, придерживая на бедрах. Под мышкой она зажимала тапочки. Снова загремел яростный раскат, и Нинка, выронив тапочки прямо в лужу под ногами, запрокинула голову. Король вдруг увидел, что она улыбается.

«Нинка! – он прыгнул из подворотни прямо под дождь. – Что ты?»

«Король?» – она совсем не удивилась, увидев его. Быстро подбежала, подскочила на месте – брызги столбом – и – небывалое! – повисла у него на шее.

«Девочка, что случилось?» – по-настоящему испугался он. Нинка прижималась к нему всем телом, сквозь мокрую ткань блузки он чувствовал, какая она горячая. Ее платок сполз с головы и упал на землю, мутный поток тут же унес его. Черные пряди волос прилипли к сияющему лицу Нинки:

«Джинэс, со? Джинэс, со?! – от волнения она перешла на цыганский, которого он тогда почти не понимал. – Мандэ явэла… Джинэс – мандэ явэла! [48] Знаешь что? У меня будет… «

«Да что явэла-то?» – вскипел Король. Нинка расхохоталась, снова закинув голову, – и он вдруг понял. И схватил ее на руки.

«Это как же… Ты же… У тебя… Девочка, это точно?!»

«Второй месяц! Второй месяц! – кричала она, раскинув руки, словно хотела улететь. – Да поставь меня, дурак, – меня нельзя кружи-и-ить! Не кружат беременных, слышишь – не кружат!»

Беременность проходила нормально, Нинка носила ребенка легко, и даже токсикоз не причинял ей особых страданий. Казалось, она сама не до конца верила в случившееся: Король не раз заставал ее стоящей посреди комнаты с остановившимся взглядом и руками, рассеянно поглаживающими бугорок живота. Потом ее губы медленно раздвигались в улыбке, а в глазах появлялись слезы. Сложив руки на животе, она чуть слышно шептала: «Чайори… Мири чайори [49] Девочка… Моя девочка… …» – уже тогда зная, что это будет девочка. На мужа теперь обращалось еще меньше внимания, чем прежде, несмотря на то что Король даже перестал бывать у Марго. Но Нинка вряд ли заметила это: теперь она пропадала в Парубанках.

Король никак не мог понять, почему жена, так яростно проклинавшая всю свою родню, теперь мчится к ней каждую неделю, трясясь по ухабам в душном автобусе. Ее ненависть не была притворством – Король был уверен в этом, – но почему же она так легко простила им все насмешки, все издевательства, которые терпела столько лет? Неужели достаточно было забеременеть, чтобы все забыть? Теперь Нинка словно брала реванш за все эти годы. Король не раз видел ее на Привозе, болтающую с цыганками и гордо выпячивающую перед ними выросший живот. Ему было противно все это, он пытался спорить с женой – и получал шквал проклятий, на которые еще год назад она бы не осмелилась: «Да что ты знаешь! Что ты понимаешь! Не лезь не в свое дело, гаджо!» Никогда раньше она не называла его так. И уже в те дни можно было понять, чем все закончится.