Джудит Айвори - Рыжий ангел

Свет, падающий сверху, медленно тускнел. Стены поднимались все выше и выше. Ангус Таунсенд покорно шел за покачивающейся в руке Клейборна лампой, хотя, вероятно, сам мог бы найти дорогу по этой ведущей в темноту лестнице. Он не раз спускался по этим ступенькам, в последний раз – три дня назад. Обычно он приходил в эту тюрьму, чтобы подписать свидетельство о смерти. Но иногда, как сейчас, Клейборну были нужны его медицинские навыки. Министр был уверен в молчании доктора. Это само собой подразумевалось, отчасти из-за увесистого мешочка монет в конце каждого визита. Делай, что тебе говорят, и молчи. Это были главные правила Ангуса. Поэтому он и выжил в трудном браке с женщиной, которая теперь не вызывала у него даже симпатии. Он делал, что ему говорят, и молчал. И брался за дополнительную работу, даже тюремную, если это давало ему возможность держаться подальше от дома.

– Как жена? – непринужденно болтал Клейборн.

– Все так же. А ваш клиент? Как он?

Три дня назад Таунсенд извлек пулю из живота «особого узника» Клейборна.

– Хорошо. Наверное, даже слишком хорошо. Сами увидите. У него бычье здоровье.

Ключи звякнули у двери. Свет лампы выхватил из тьмы маленькую комнату. Лежавший на койке узник поднял связанные в запястьях руки и заслонил глаза.

– Что ж, по крайней мере, он в сознании. Это улучшение. – Доктор поставил сумку на маленький столик и огляделся. Комната чище, чем другие камеры в этой тюрьме. Аскетизм. Койка. Одно одеяло. Ни окон. Ни света.

– Если бы не безотлагательная необходимость перевезти его, я бы вас не побеспокоил, – заявил Клейборн. – Но его немного лихорадило.

– Ничего страшного.

– Тогда помогите мне повернуть его на спину. Осторожнее!

Узник ударил связанными руками английского министра. Клейборн отскочил назад.

– Что, ты не такой прыткий, как обычно, Ла Шассе? Не можешь дотянуться до старика? Но тебе повезло. Ты будешь жить. Пуля, которая могла убить тебя, только раздвинула твои кишки, как вилка спагетти. – Старик хихикнул, его все это очень веселило. – Поскольку ты проснулся, мы дадим тебе дополнительное укрепляющее. Стража! – крикнул он через плечо, взглянув на дверь. Потом доктору: – Пожалуйста, будьте осторожнее. Он может быть и ягненком, и сущим наказанием. Никогда не знаешь, что он выкинет в следующую минуту.

Сущее наказание. Вытаскивая инструменты, Таунсенд обдумывал это. Он заметил, что человек на койке уже весь покрылся испариной. Мускулы его рук подергивались от непроизвольных спазмов. А он всего лишь повернулся. Доктор покачал головой. Менее опасным мог быть только мертвый.

И все-таки в комнату шумно ввалились три охранника. Они принесли еще две лампы. Камера буквально засияла от света, длинные тени побежали по стенам. Узник отвернулся.

– Мы снимем эти веревки, – сказал Клейборн стражникам. – Ты держи его за руки, а ты – за ноги.

Сопротивления не было. Один из стражников крепко схватил руки узника и отвел назад. Другой налег на его ноги. Смехотворная предосторожность. Брюки узника были распороты на одной ноге до талии, давая доступ к повязкам на его бедре и животе. Старые руки главного мучителя начали дергать и неумело мять бинты.

Доктор поднес лампу к лицу раненого. Узник дернулся. И у доктора вырвалось изумленное восклицание. Рот раненого был туго заткнут кляпом! Абсурд, но Таунсенд все больше и больше начинал чувствовать себя мучителем, а не врачевателем. Неужели раненый мог представлять такую угрозу, что его держат связанным с кляпом во рту в темной комнате?

Доктор наклонился повернуть голову узника.

– Дай мне осмотреть твои глаза, сынок.

Но раненый резко отвернулся.

– Держи его голову, – приказал Клейборн третьему охраннику, стоявшему у двери.

Подойдя, тот схватил узника за волосы и потянул его голову назад, на шее раненого вздулись вены.

– Он не слишком сговорчив, Ангус, – заметил старый министр.

– Он был бы сговорчивее, если бы с ним не обращались как с диким животным.

Старый министр перестал возиться с бинтами и взглянул на доктора.

– Я вижу ваше неодобрение. Но позвольте прояснить ситуацию. За последние тринадцать лет моей жизни этот человек причинил мне больше хлопот, чем дюжина других. Предосторожности, которые я предпринял, необходимы.

– Но кляп! Он действительно…

– …необходим? Да. До вчерашнего дня я не приказывал этого. Надеюсь, это моя последняя ошибка. Он наболтал складную историю. И один очень глупый стражник поверил его обещаниям. Дурак! Он заплатил за свою глупость. И сейчас сидит в такой же камере. – Министр многозначительно посмотрел на Таунсенда. – Нет оправдания тому, кто поможет этому человеку. Вы поняли, о чем я говорю?

Да, Ангус Таунсенд очень хорошо понимал. Обычная деловитость в случае с этим узником исчезла. Старый министр превратился в страшного врага, обладавшего неограниченной властью и полной свободой.

Таунсенд снял очки и протер их полой сюртука.

– Мне нужно осмотреть его глаза.

Доктору освободили место, чтобы он мог подойти ближе. Повернули голову небритого узника.

Не это лицо доктор был готов увидеть. Конечно, он видел узника, когда тот был без сознания. Но когда раненый пришел в себя, его вид ошеломил Таунсенда. Это было умное лицо человека, прекрасно понимающего ситуацию. Полное нескрываемой враждебности. То, что обычно делает людей безропотными, приводило этого узника в ярость. Какой стыд, подумал Таунсенд, решив, что оказался в сомнительном положении.

Доктор коснулся длинной раны на одной выбритой щеке. Кто-то наложил на нее швы. Рана хорошо заживала. Но она будет портить это поразительно красивое лицо. Точеные черты. Необычный цвет кожи. В ту ночь, когда его вызвали к необычному пациенту, Таунсенд был слишком занят тем, чтобы сохранить этому человеку жизнь, и не замечал деталей. Кто этот человек? – задумался он.

Доктор сосредоточился на осмотре глаз узника, стараясь не обращать внимания на то, что Клейборн в это время с садистской радостью вел односторонний разговор с раненым, которого держали трое стражников.

– У тебя ведь не было никаких шансов, да, Ла Шассе? – Он весело похлопал по ране на бедре мужчины, сняв последние бинты. – Мои люди так ловко изобразили смертельный выстрел, что он едва таким не оказался. Но с другой стороны, нужно было завершить это дело. Нечего и говорить, я в восторге, что ты жив. – Старые пальцы начали развязывать бинты на животе. – К несчастью для тебя, больше радоваться некому. Для остального мира ты умер.

Узник не обращал на это внимания, он снова покрылся испариной. Напряжение, охватившее его тело, говорило об ожидании боли.

Старик его не разочаровал. Узник вздрогнул от слов министра, едва сознавая их.