Дэнис Аллен - Влюбленные соперники

– Боб, делай так, как я тебе сказал, – взмолился отец.

Но Боб так и не двинулся с места, тогда один самый нахальный гном подкрался и ущипнул его за ногу. Потом подобрался второй и больно ударил по лодыжке Боба.

Другие, а их было около тридцати, а то и сорока, сделали кто шаг, кто два по направлению к нему. Только тогда Боб понял, что пора что-то делать, а не то эти приземистые, маленькие души защиплют и исколотят его до смерти. Он полез в карман, вытащил оттуда пирог с бараниной и свежей репой, который дала ему мать, отломил кусок и раскрошил его на земле перед ними. Суетясь и пронзительно крича, как стая всполошенных павлинов, наккерсы подобрали крошки и исчезли во тьме выработки. Боб и его отец разом облегченно вздохнули.

– Господи, спаси нас и помилуй! Какой ужас… Теперь ты в них веришь, сынок? – спросил отец.

– Да, отец, теперь верю, – ответил Боб. – Но, может быть, мы сегодня не будем больше работать – я весь дрожу.

Отец Боба хмыкнул.

– Только после того, как ты пообещаешь мне, что в следующий раз, когда мы снова спустимся в шахту, будешь слушаться меня.

А теперь, прежде чем мы уйдем, оставь наккерсам еще крошек и накапай на пол немного свечного сала. Эти малютки соскоблят его оттуда и изготовят маленькие светильники. Если ты будешь дружить с ними, как это делал я в течение многих лет, они принесут тебе удачу, Боб, и не станут возражать, если ты будешь приходить и работать в их штольнях.

А теперь пойдем домой, сынок.

– И ушли они домой, – закончил рассказ чик, откидываясь в кресле и медленно опуская веки, притушив таким образом завораживающий блеск проницательных голубых глаз.

– Он уснул? – шепотом спросила Габби у Зака через минуту, увидев, что старик продолжает сидеть с закрытыми глазами.

– Нет, не думаю, – так же тихо ответил ей Зак. – Он всегда отдыхает после рассказа.

Похоже, это отнимает у него много сил. Сейчас отдохнет и тогда уйдет. Вот, возьми. – Он залез в карман сюртука и вытащил оттуда сверкающую новенькую гинею. Потом взял руку Габби и вложил монету в ее маленькую ладошку. – Засунь это в карман мистера Тэтчера, любовь моя. Он странный старик и твердит, что не желает, чтобы мы платили ему за подобные приятные визиты.

– Тогда почему же мы это делаем, Зак? – спросила смущенная Габби.

– Потому что он ужасно беден, Габби, – с упреком сказала ее мать. – Разве ты не видишь, какие на нем лохмотья?

Габби взглянула на Пая как будто в первый раз. Конечно, она и раньше обращала внимание на его изборожденное морщинами лицо, копну совершенно седых волос, пронзительные голубые, как вода бухты Дозмери в погожий день, глаза, но не замечала его бедности. Теперь, когда мать указала ей на это, Габби устыдилась и на сердце у нее стало тяжело.

Она встала и подошла к креслу, в котором сидел старик. От него пахло вереском и грязью торфяных равнин, солнцем и потом. Габби почувствовала к нему сострадание, и ей стало жаль, что у нее нет ни одного собственного пенни, которое она могла бы отдать ему.

Девочка протянула руку и, запустив палец в карман рассказчика, осторожно опустила туда монету, не побеспокоив старика. Сделав свое дело, она выпрямилась и заглянула ему в глаза. Сверкающие, яркие глаза смеялись. Морщины на обветренных непогодой щеках старика разгладились.

– Не волнуйся за меня, дитя, – сказал он так тихо, чтобы его могла услышать только она. – Я гораздо богаче, чем это может вам показаться. Богаче прожитой жизнью. Богаче своими историями. Ты мне веришь, крошка?

Габби улыбнулась в ответ.

– Да, мистер Тэтчер, верю.

Обняв руками колени, Бесс сидела в одиночестве на расстеленном на песке голубом стеганом покрывале и наблюдала за тем, как утреннее солнце подбирается к зениту. Широкий подол желтой юбки прикрывал ее лодыжки, ноги были босы, а соломенная шляпка висела на бледно-желтой ленте за спиной. Воздух был наполнен запахом морской соли, а шуршащий камешками прибой надвигался и опадал так нежно, как, должно быть, молодожен стягивает в первую брачную ночь ночную рубашку своей девственной жены.

Интересно, будет ли Зак столь же чуток, подумала она, и внезапно ее охватило чувство неосознанного страха. Закрыв глаза, Бесс попыталась отогнать мысль о том, как она обнаженная будет лежать в объятиях Зака, но все, что ей удалось, так это заменить прямые золотисто-желтые волосы жениха на угольно-черные, а медовые глаза Зака на цыганские. Нервно вздохнув, девушка попыталась отогнать от себя видение.

Бесс взяла с собой еду, остатки которой собиралась бросить чайкам, но сейчас совершенно не чувствовала голода и забыла вынуть из корзинки завернутые в чистую белую материю фрукты и сыр. Даже гордость кухарки – хрустящий хлеб со свежим соленым маслом не будил в ней аппетита. Она испытывала голод иного рода по чему-то, вернее кому-то, кто находился для нее вне пределов досягаемости.

Прошлым вечером, во время рассказа Тэтчера, она заметила во взгляде Алекса огонек вожделения – отражение своего собственного желания, но не рискнула задуматься о последствиях таких взглядов или о цели, которую они преследовали. А сегодня, в отрезвляющем свете дня, Бесс уже решила, что все – и взгляды, и необычное поведение – ей просто почудилось.

Вчера, после того как старик завершил свой рассказ, Бесс, сославшись на усталость, сумела убедить мать закончить вечер пораньше. В суматохе она ни разу не взглянула в глаза Алексу, даже тогда, когда он пожелал ей спокойной ночи. Не важно, была ли страсть, которую Бесс увидела в глазах Алекса, просто мимолетной вспышкой с его стороны или игрой ее воспаленного воображения, собственный ответный откровенный взгляд самым постыдным образом выдал ее чувства. Что Алекс может о ней подумать?

Простой здравый смысл подсказывал Бесс, что Алексу Викему, лорду Россу, романы с женщинами далеко не в новинку, и она не должна тешить себя иллюзиями, будто его влечение к ней является чем-то особенным. Алекс привязан к Заку, вероятно, не меньше, чем она, и надо быть слепой и глухой, чтобы отрицать это. Они с Алексом никогда не смогут отдаться страсти, которая может успокоиться или даже исчезнуть в первые же мгновения после удовлетворения.

Недалеко от ее покрывала приземлилась чайка и начала степенно прохаживаться взад и вперед, постепенно подходя все ближе.

– Ну ты и нахалка, – обратилась к ней Бесс, стараясь отвлечься от беспокоящих ее мыслей. – Ладно, я дам тебе хлебушка. Но ведь потом нагрянут все твои товарки и начнется такой гвалт и драка за каждый кусочек, что хоть святых выноси!

Она открыла корзинку и вытащила круглый каравай подрумяненного в печи хлеба с хрустящей корочкой. Отрезав кусок, после чего воздух наполнился ароматом свежего хлеба, Бесс раскрошила его и бросила на землю. Как она и предполагала, через минуту ее покрывало было окружено возбужденно орущими и суетящимися птицами, которые дрались за каждый кусок. Их поведение вызвало у девушки сначала смешок, а потом привело ее в такое хорошее настроение, что Бесс, запрокинув голову назад, расхохоталась во весь голос.