Кэтрин Андерсон - Аромат роз

Время тянулось бесконечно. Никаких новостей! Иногда Кэйт боялась, что сойдет с ума, порою ей чудилось, что она уже спятила. Дни сменялись ночами, ночи — днями. Сколько Кэйт себя помнила, пробуждаясь, она тут же принималась за работу. Теперь она то сидела, то ходила из угла в угол. Ночью сон бежал от нее.

Хуже всего для нее были темные предрассветные часы. На нее нападал страх, иногда реальный, а порой безотчетный. Тогда ей казалось, что она останется взаперти всю жизнь.

Наконец пришел понедельник, а с ним и самое страшное. Большое жюри решило предъявить ей обвинение в убийстве. Ошеломленная; она что-то говорила, но не слышала ни себя, ни других. Ей казалось, что она попала в чужую страну, где все, включая и ее, бормочут что-то непонятное. Слишком много сомнений вызывали у Большого жюри вопросы, на которые им не удалось получить ясного и прямого ответа, объяснил ей адвокат.

Суд присяжных был назначен на вторник двадцать шестого августа, то есть почти через месяц. Адвокат Кэйт, Чарльз Дефлер, немедленно обратился с просьбой к судье отпустить ее под залог, но тот отклонил прошение. Когда Зак сказал ей об этом, она выслушала его молча, совершенно убитая.

Вместе с тем Кэйт заметила, что он избегает смотреть на нее и не знает, куда спрятать руки. Когда он, не выдержав, выругался и отбросил стул, сердце Кэйт замерло.

— Зак, — сказала она дрожащим голосом, — ты пугаешь меня.

Он глубоко вздохнул и прошелся от стены к стене, затем обернулся к ней. Она увидела, как Зак осунулся.

— Я не собирался пугать тебя, любимая. Я просто возмущен и взволнован всем этим! — Сжав кулаки, он щелкнул суставами пальцев. Этот звук заставил ее вздрогнуть.

— Это все Джозеф! Будь он проклят! Кэйт схватилась рукой за горло.

— Джозеф? Я… Я не понимаю…

— Слухи, которые он про тебя распустил! — У него сорвался голос. — О том, что ты неуравновешенна. Пока ты здесь сидела, старая сплетня воскресла и обновилась. Райан Блейкли распространял ее, добавляя свои выдумки. — Он вытянул руки перед собой. — Если в прошлом ты губила свою дочь и закончила тем, что убила мужа, значит, ты опасна для окружающих и тебя надо держать под замком, Залог в таких случаях не принимают.

Кэйт закрыла глаза, стараясь сохранить самообладание. Хватит и того, что Зак взбешен. Если он взорвется, это только добавит им трудностей.

Клокочущим от ярости голосом он произнес:

— Если они осудят тебя, клянусь Богом, Кэти, я силой вырву тебя отсюда и увезу за границу.

Кэйт застыла в изумлении.

— Не говори так, Закария, мы не должны даже думать об этом.

— Как? — рявкнул он. — Боже! Ты моя жена! Я не позволю им распоряжаться тобой! Будь я проклят, если допущу это!

Кэйт боролась со слезами. Наконец она почувствовала, что в состоянии говорить.

— Я доверила тебе свою дочь, Зак, ты знаешь. Я поверила в то, что ты поможешь ей встать на ноги. Как ты сделаешь это, если тебя арестуют и бросят в тюрьму?

Молчание показало Кэйт, что она попала в самую точку. Но боль, которую она увидела в его глазах, почти лишила ее сил.

— Мы должны молиться, Зак, за справедливый исход дела. Когда все это кончится, мы со смехом вспомним о наших страхах.

«Когда все это кончится». Очень смело! Порою Кэйт чувствовала, что не верит в это. Но когда ей казалось, что она не вынесет уже ни минуты такого отчаяния, она находила в душе силы прожить и этот день, и следующие.

Время шло медленно, с беспощадным однообразием. Приближался день суда.

Утро выдалось на редкость жарким, и в зале стояла нестерпимая духота: то ли от зноя, то ли от тесноты. Помещение было битком набито, люди стояли в проходах. Кэйт начала задыхаться задолго до начала судебной процедуры.

Казалось, каждый обитатель города был поглощен интересом к этому делу. Из-за этого Кэйт чувствовала себя монстром, выставленным на всеобщее обозрение. Она делала над собой огромные усилия, стараясь держаться достойно и приветливо. Ведь не каждый день женщину обвиняли в убийстве мужа, особенно в таком маленьком городишке, как Роузберг.

Закария сидел рядом с Маркусом в нескольких рядах позади нее. Ей очень хотелось обернуться и хоть раз взглянуть на него, но на нее было устремлено столько глаз, ищущих доказательств вины в ее манере поведения, судящих, а порой уже и осудивших ее, что чем меньше внимания она привлекает к себе и своему мужу, тем лучше для них.

Она чувствовала облегчение, касаясь медальона, висящего у нее на груди, и с нежностью вспоминая тепло рук, надевших цепочку ей на шею. Зак! Мысли о нем утешали ее. Они прожили вместе так мало, но чем дальше уходили эти дни, тем милее представлялись ей. Казалось, целая жизнь прошла с тех пор, как она покинула дом. Рассыпавшийся по кухне горошек. Тихий ночной смех. Объятия при свете луны.

Когда судья занял, наконец, свое место и тремя ударами молотка возвестил о начале слушания, Кэйт вздрогнула, ее прошиб холодный пот. Адвокат, нанятый Заком, весь вечер объяснял ей, как она должна вести себя на суде, но она мало что запомнила. Все теперь казалось ей нелепым, искусственным. Ей хотелось закричать, что ее жизнь выставлена на всеобщее обозрение, но она промолчала, выпрямилась и положила руки на колени. Пока говорил обвинитель, Кэйт не могла уловить смысл его слов, теряла связь между ними. Затем выступил Чарльз Дефлер.

«Семейные неурядицы… боль и страдания… четырехлетний ребенок должен быть принят во внимание… невинные жертвы…». Кэйт слушала и не слышала. Все это не отражало реальности. Вернувшись к столу перед скамьей подсудимых, Дефлер ободряюще пожал ее руку.

— Большинство присяжных тоже имеют детей, я бился за их расположение изо всех сил! Надеюсь, мне удалось привлечь их на нашу сторону, — шепнул он, не скрывая самодовольства. — Кое-кто из них нам несомненно симпатизирует.

Отцы семейств обычно имели жен, значит, были мужьями. Кэйт сомневалась в их сочувствии. «Справедливый приговор выносит суд присяжных, состоящий из таких людей, как и подсудимый». Она не помнила, где слышала эти слова, но совершенно ясно, что право быть судимым равными себе не относилось ни к людям другой расы, ни к женщинам. Она хотела бы видеть на скамье присяжных женщин, домохозяек и жен. Только они могли бы понять, что вытворял Джозеф с нею и ее дочерью.

— Вы прекрасно ведете себя. Продолжайте в том же духе, — шептал Дефлер ей на ухо.

Кэйт стиснула руки. Она вообще никак себя не вела. Только сидела неподвижно, перепуганная до смерти, не сводя глаз с судьи. В ее памяти возникали отрывки молитв, слова и фразы, не связанные друг с другом. Она старалась дышать ровно, но чувствовала огромную слабость.

Были заслушаны показания Коронера. Шум в ушах помешал Кэйт понять, что тот говорил. Может ли быть что-нибудь хуже этого? Мысли Кэйт пришли в полное смятение. Все шумело, плыло перед нею, слова куда-то исчезали, оставался лишь пустой звук. К горлу подступила мучительная тошнота. Она вцепилась пальцами в стул.