Елена Арсеньева - Опальная красавица

«Татьяна и Машенька», – отметил мельком Алексей, достаточно осведомленный об обитателях Любавина, и взор его приковался к амазонке.

Шляпа ее свалилась, растрепанные русые пряди закрывали лицо. Князь Измайлов уверял, что она красавица, но сейчас Алексей ничего не мог разглядеть, кроме стройного стана. Он пребывал в странной растерянности, не зная, как действовать дальше. Следовало бы, наверное, показаться, попросить слугу доложить... но он почему-то растерял всю решимость, досадуя, что не послушал отца, предлагавшего уведомить Елизавету письмом или ему самому побывать здесь прежде сына. Да, жаль, что пистолет Эрика фон Тауберта не дал возможности Лисоньке приуготовить Елизавету к этой встрече. Сейчас Алексею почему-то не хотелось врываться в усадьбу, бросать гневные обвинения, требовать ответа... А ведь такая нерешительность была для него внове.

Он и не заметил, как спустились сумерки, как в доме зажглись окна. Ну, если появляться, спохватился Алексей, то сейчас самое время, не то придется так и ночевать под забором или ни с чем ворочаться в Работки. Подошел к коню, уже ступил в стремя – и замер, услыхав неподалеку торопливые шаги.

– Улька! Ульянка! – звала какая-то девушка. – Ты здесь? Ну?

– Тут я, – отозвался сердитый голос. – Чего шумишь?

– Знаешь, Улька, – возбужденно проговорила первая девушка, – ты платочек свой забери от меня. Подарки твои мне без надобности. Не поведу я тебя к барыне, нет, не поведу!

– Чтой-то? – удивилась Улька. – Или ты, Наташка, белены объелась? Уговор дороже денег! Веди!

– Почему ночью, почему тайком? – сердилась Наташка. – Коли тебе так уж надобно, остановила бы ее на дороге, когда она сломя голову носится, пала бы в ножки.

– Будет она из-за меня останавливаться! – усмехнулась Улька. – Нет, Наташка, одно мне спасение: пробраться к ней в опочивальню. Чтоб и ей, и мне деваться было некуда.

– За что она на тебя так разгневана? Велика ли беда – в подоле принести! Ты, что ль, первая, ты последняя?

– Не в том закавыка, что принесла, а в том – откудова! – тихонько усмехнулась Улька. – Нет, Наташка, веди меня в дом! Платок себе оставь и еще бусы вот возьми. Да не думай, не деревянные, не рябиновые – настоящие корольковые [61]. А теперь пошли. Пошли, ну!

Шаги и нерешительный ропот Наташки удалялись по направлению к барскому дому.

Алексей покачал головой. Любопытный разговор он подслушал! И что-то подсказывало: если постоять тут еще, можно и продолжения дождаться. Уж больно напориста эта Улька, в голосе которой звучала столь откровенная неприязнь к своей барыне, что лишь туповатая Наташка могла этого не заметить.

Какое-то неясное чувство, некое смутное опасение заставило Алексея не трогаться с места.

Окна в доме гасли одно за другим. Теперь светилось лишь одно на верхнем этаже. Порою какие-то неясные тени метались перед ним, и Алексей не сомневался: это окно Елизаветы, и сейчас она спорит там с Улькою. Уж точно – спорит! Чем же окончится этот спор?..

Свеча вдруг погасла. Алексей, похлопав коня по шее, быстро пошел к воротам, но приостановился. То же «нечто» подсказывало, что Улька вряд ли пройдет здесь: ворота заперты на ночь, а шуму ей поднимать наверняка не хочется. Скорее она будет уходить по берегу: он еще днем заметил там обходную дорогу.

Алексей побежал вдоль забора. Он и сам не понимал, какой прок ему в выслеживании дерзкой девки, но подобную тревогу ощущал не раз и прежде – в Сечи, в Сербии – и потом всегда благодарил бога за то, что слушался своих предчувствий.

Остановился под берегом, слушая перешептывание волн, вдыхая сладкий, влажный запах ночи, – и вздрогнул: голос Ульки произнес, казалось, над самым его ухом:

– Сюда, барыня. Так скорее дойдем. – И две тени скользнули мимо.

Барыня? То есть Елизавета? Куда, зачем пошла она ночью с крестьянской девкой, которая ее так откровенно ненавидит? Конечно, ревнивые глаза далее орлиных глядят, но Алексей почти сразу отмел предположение, что Улька – обыкновенная сводня, устраивающая тайные свидания своей госпожи. Уж очень тревожно было на душе! Даже захотелось окликнуть Елизавету, но... хорошо бы выглядел он сейчас! Ничего, лучше пока побыть в сторонке, последить за женщинами.

Он и предполагать, конечно, не мог, что это «немного» обернется несколькими часами пути! И с каждым шагом предощущение опасности в нем росло, крепло – и в конце концов Алексей понял, что вещая душа не обманула и на сей раз.

...А потом он бездумно брел по лесу, пронизанному солнцем, едва волоча ноги от безмерной усталости, телесной и душевной.

Елизавета сразу уснула, но Алексей еще долго лежал рядом, ожидая, пока бессильно раскроются стиснувшие его руки и он сможет выскользнуть из ее объятий, не потревожив, не разбудив.

Ему надо было хоть немного прийти в себя, а рядом с ней это было никак невозможно. Кинулся в искрящуюся реку. Чудилось: вода зашипела, коснувшись его опаленного страстью тела, но не принесла облегчения, только еще сильнее утомила.

Выбравшись на берег, кое-как вытерся, оделся. Елизавета все спала, лежа на боку, щекою на ладони, и у Алексея вдруг комок подкатил к горлу. Почему он не может снова лечь рядом, обнять, почему хочет уйти?

Но ему надо было, он должен был сейчас побыть один, прийти в себя от внезапности свершившегося! И, свернув разбросанные Елизаветины платье, рубашку, юбку, он вложил в спящие руки повод лошади, вяло помахивающей хвостом и наслаждающейся покоем. Он не хотел, чтобы Елизавета испугалась, если проснется одна, без него. Бог знает, когда он вернется и вернется ли вообще!

Когда он забрел подальше от берега, жар июньского дня отступил, оставив по себе лишь влажный, дурманный дух разогретой листвы: кругом играли узорчатые солнечные блики. Алексей прилег под кленовый кусток, укрыл лицо в зыбкой тени, смежил веки – и недоверчивая улыбка коснулась его уст.

Да уж, такого поворота событий даже он, с его привычкой к неожиданностям, не мог предугадать! Узнав Рюкийе в смятенной, разгневанной графине Строиловой, он не то что изумился, не то что не поверил своим глазам – был как молнией пронзен осознанием невозможности для человека противостоять божьей воле. Воистину: не для того соединяет господь людей, чтобы они дерзали разъединить свои судьбы, оправдывая себя обстоятельствами, болезнями, настроением, страхом, обидами, – не для того! И обвенчанные должны стремиться лишь друг к другу – но не по разным путям. Их дорога – одна, единая дорога. Аминь!

Алексей был слишком ошеломлен, чтобы испытывать радость встречи с Рюкийе – или печаль оттого, что она оказалась не той, кого мечтал найти. Вот и нашел он единственную женщину, которую воистину любил, но... но что? Легко было уверять себя, что ни прошлое, ни настоящее не имеет для него значения! А краем глаза взглянув на ту тьму, которая клубилась по ее следам, легко ли повторить эти слова?