Елена Арсеньева - Город грешных желаний

А, понимаю, — кивнул Прокопий, чьи узкие темные глаза, чудилось, цеплялись за лицо Троянды, не упуская ни одного выражения. — Стало быть, писал он дожеву парсуну, да таково намалевал, что боярин в ужасти его в узилище поверг!

Понадобилось некоторое время, прежде чем Троянде удалось проникнуть в смысл непривычных слов, а когда ей это удалось, она очень натурально обиделась за своего несуществующего мужа:

— Вовсе нет! Синьору очень понравился мой портрет, но… но…

«Но — что?» — с ужасом спросила она себя, и тут получила неожиданную подмогу.

— Но и ты ему понравилась, так ведь? — тихо спросил Григорий, и Троянда охотно кивнула, не заботясь, что забирается в новые дебри вранья, и радуясь хотя бы тому, что он вновь смотрит на нее.

— Да, — пробормотал Григорий. — В это я верю.

Троянда затрепетала. Верит, что она понравилась дожу? Почему? Не потому ли, что и ему самому она понравилась?..

— А потом-то что? — перебил сочувственно Васятка. — С тобой-то что потом было? Это от боярина ты в исподнем убегала?

Троянда благодарно улыбнулась ему. Добрый человек Васятка, как все складно у него получилось! Впрочем, радовалась она недолго: в разговор вновь встрял Прокопий:

— Вона как! Ну бабы здесь! Мужик в тюрьме, а она к другому в постель влезла!

— Я никуда не влезала! — закричала Троянда. — Вы меня сами сюда принесли!

— Да мы тебе жизнь спасли, понятно? — с холодным презрением сообщил Прокопий, но почему-то ни малейшей благодарности Троянда не смогла ощутить.

— А я вас об этом не просила! — буркнула она. — И сюда тащить не просила, и его тоже не просила… — Она осеклась, поняв, что ярость, которую в ней почему-то каждым словом, каждым движением — всем видом своим! — вызывал Прокопий, завела ее слишком далеко.

— Не просила, верно, — согласился Григорий. Говорил он негромко, но в голосе его явственно слышалась обида, и Троянда с раскаянием воззрилась на него, да он отвел глаза. — Виноват. Каюсь. Думал… Ну ладно. Бес по путал. Проси чего хошь в отместку.

В отместку?! Троянда растерянно хлопнула ресницами, не очень понимая, о чем это он.

— Для начала платье ей оставь, — добродушно пророкотал Васятка. — Уж больно оно ей к лицу!

— К лицу, что и говорить! — согласился Григорий, сосредоточенно озирая свой стоптанный каблук, словно отыскивая и у него лицо. — Так и быть, бери. Еще чего? Денег?

— Де-нег? — взвился Прокопий. — За что? За что ей наших денег?!

Григорий только глянул — юнец осекся и отшагнул за широкую Васяткину спину.

— Сколько хочешь, ну? — хмуро проговорил Григорий, открывая дверцу в стене и вынимая оттуда деревянный ларчик. — Говори, пока я добрый.

Троянда сделала вид, будто поправляет волосы, а сама неприметно смахнула слезы, предательски набежавшие на глаза. За что, ну за что он с ней так?! Что она ему сделала? Хочет заплатить ей, будто портовой шлюхе. А как она вела себя нынче ночью? В точности как шлюха! Или… или словно была влюблена, смертельно влюблена в того, с кем делила ложе. Но ведь это же не так? Так ведь не может быть?..

Но денег она от него не возьмет. Просто уйдет… к своему выдуманному мужу, прозябающему в какой-то выдуманной тюрьме.

Она уже шагнула к двери — и замерла. Почудилось, ледяная рука взялась за сердце, а в ушах зазвучал чей-то хриплый, гнусавый голос: «Не повезло бедняге… Его оставили одного… чашка воды… проживет, сколько хватит ему продовольствия и сил».

Боже мой… Она ведь забыла, совсем забыла! Она спаслась, она осталась жива, она предается любви, обидам, гневу, она хочет есть, она испытывает чувства живого человека, в то время как там, в келье искушений монастыря Мизерикордия, умирает медленно и мучительно человек, которого она, Троянда, обрекла на эту страшную смерть! И она забыла, совсем забыла о нем…

Будто его и не было никогда. Будто не перед ним она явилась лунной ночью, не перед ним легла бесстыдно, равнодушно, желая не его тепла, не его жара, а лишь выполняя гнусное задание Цецилии. Ее кара, ее смерть заслужена… А его? Его-то за что?

Троянда молитвенно стиснула руки. Наверное, господь еще не совсем от нее отступился, если заставил ее упомянуть о муже! И эта ложь, которая чудилась ей опасной трясиной, на самом деле ложь во спасение — тонкий, хрупкий мостик, который она проложила, чтобы добраться по нему до обреченного, спасти его — и спасти свою грешную душу.

Она взглянула на Григория. Сердце падало, падало от мгновенных воспоминаний… но нет. Это было — и ушло. Не для нее! И не о том надо думать. Скрепилась, вздохнула глубоко и сказала, сама удивившись тому, как твердо прозвучал ее голос:

— Спасите моего мужа.

Воцарилось молчание. Потом Прокопий махнул на Троянду рукой: чего, мол, городишь?! Васятка провор чал:

— Эка… хватила!

Григорий ничего не сказал, только глянул вприщур, и этот острый взгляд словно бы лезвием полоснул Троянду. И сказал:

— Согласен.

Прокопий с Васяткой в один голос ахнули. Троянда качнулась — только сейчас до нее дошло, чего потребовала и на что готов Григорий. Неужто еще и других намерена она втянуть в ту бездну, куда уже рухнул Гвидо и откуда она едва-едва сама выбралась?

— Ты в уме? — наконец обрел голос Прокопий. — Смерти ищешь? Подумал бы раньше, на что замахнулся. Ты тот самый… Дворец дожей видел? Неужто на приступ пойдешь? Тогда не таись, Гриня, скажи. Один пойдешь или вот еще Васятку с собой прихватишь?

Григорий вопросительно смотрел на Троянду, и она зачастила — не думая, не подбирая слов: они как бы сами приходили на язык:

— Его содержат в келье искушений в Мизерикордии. Туда есть ход из сада… я знаю… я узнала.

— Как же? На базаре, что ль, услыхала? — ехидно усмехнулся Прокопий.

— Подкупила монастырского сторожа, — огрызнулась Троянда и зло глянула на Григория: он чего молчит? Согласился, а теперь жалеет? Лучше бы уж не соглашался…

— Думаешь, это и вправду возможно? — молвил тот, словно прочитав ее мысли. — Дело, девка, нешуточное.

Троянда задумалась. Отдала ли Цецилия приказ перекрыть ход? Может быть, да — и тогда вся затея напрасна:

пока они будут разбирать завал, такой шум поднимется. И потом, кто может поручиться, что возле монастыря не поставлена стража — хотя бы на первое время, пока бедняжка Гвидо еще жив. А вдруг ход все-таки свободен? Потайную дверь из кельи не открыть. Но снаружи, в стене хода, есть педаль, которая приводит в движение механизм двери.

Цецилия — рачительная хозяйка, зачем ей создавать себе лишние хлопоты, замуровывать ход, который, конечно же, еще пригодится? Тем более что о секретной педали не знает никто, кроме самой аббатисы и Троянды. Но Троянда — Цецилия в этом убеждена — умерла, убита! Значит, ход свободен и ничто и никто не помешает им спасти Гвидо…