Елена Арсеньева - Город грешных желаний

— Господи Иисусе! Да у вас же борода отклеилась, сударь!

— Где?! — в ужасе вскричал Луиджи, вскинув руки к подбородку… отдернул их, словно обжегся… но было уже поздно — Григорий расхохотался ему в лицо:

— Верните синьору Аретино ваши побрякушки. Ведь это он дал вам их поносить, не так ли?

— Взять его! — взвизгнул потерявший голову Аретино, и bravi метнулись вперед, как натасканные псы.

По лицу Васятки расплылась счастливая улыбка. Он повел плечами — и отборные вояки Аретино покатились к ногам своего повелителя. Вскочили — и вновь их натиск был сокрушен, однако, чувствовалось, Васятка уже разъярился: двое bravi остались недвижимы, оставшиеся двигались с трудом; только и могли, что на почтительном расстоянии, с выражением бессильной злобы, следовать за отступавшими русскими.

Те быстро достигли своей лодки. Васятка вмиг оказался за веслами, а Григорий замешкался на корме, вглядываясь в темные двери дворца.

Троянда выбежала на террасу, в отчаянии стиснула руки у горла. «Уезжай! Уезжай! — едва не крикнула она. — Они ведь будут стрелять!» Но Григорий все смотрел на нее, не отводя глаз. «Да неужто он ждет меня?! — мелькнула безумная мысль. — Нет, не может быть! Но почему он так смотрит?..»

Она не успела додумать: Аретино выбежал на террасу с аркебузой в руках; за ним спешили вооруженные мушкетами и пистолями bravi.

Троянда взвизгнула так, что у нее едва не разорвалось горло; руки Аретино дрогнули, прицел сбился, пуля ударилась о мраморные ступени и запрыгала по ним, как ядовитая сколопендра.

Васятка одной рукой швырнул Григория на дно, другой круто развернул лодку, сделал мощный гребок — и Троянда закрыла лицо руками, чтобы не видеть, как уплывает прочь ее счастье.

— О, будь я проклят! — пробормотал безнадежно Аретино, и аркебуза вывалилась из его рук с таким грохотом, что Троянда вздрогнула и подняла голову. — Все рухнуло! Все рухнуло! Этот русский просто дьявол. Ну как, как он мог догадаться?!

— Не знаю, — чуть не плача, трясся рядом Луиджи. — Не знаю! Я так старался…

— Старался! — передразнил его Аретино, поднося к носу дрожащего секретаря свой пухлый кулак. — Глаза б мои на тебя не глядели! Отправляйся в кабинет и снимай все украшения. И если я замечу, что пропал хоть один камень…

— Да, синьор, — пролепетал окончательно сокрушенный Луиджи. — Воля ваша, синьор. Но… нет, я не пойду туда, синьор. Там ведь где-то бродит Джилья! Представляете, что она сделает со мной, если увидит?!

— И поделом бы! — взревел Аретино. — Но ты лучше не ее, а меня бойся! И она пусть тоже боится. А кстати, где она? Где Джилья? Кто-нибудь вообще видел ее — или это ты придумала, чтобы выставить меня на смех перед своими русскими дружками? — вдруг обернулся он к Троянде, и у той обморочно зашлось сердце: Аретино догадался… не мог не догадаться. Теперь он убьет ее, просто пришибет на месте — и все! — Ну, говори: где Джилья?!

— Да здесь я, чего ты орешь, Пьетро? — раздался раздраженный голос, и на террасе появилось новое действующее лицо, при виде которого Троянда перекрестилась, Луиджи рухнул на ступеньки кучкою сверкающего тряпья, а Аретино, слепо простирая руки, двинулся вперед, бормоча:

— Джилья… о Джилья, значит, ты вернулась?!

— Разумеется, вернулась! — сердито воскликнула изрядно обтрепанная фигура с исхудалым лицом, сверкая зелеными глазищами, под одним из которых желтел преизрядный синяк. — И я бы не возражала, если бы вернулось еще кое-что… например, мои платья, половины из которых я не нахожу! Надеюсь, ты не роздал их кому-нибудь из своих поганых Аретинок? Или, не дай бог, завел новую любовницу?! О, кого я вижу! — наконец заметила она Троянду, и глаза ее засверкали, как изумруды. — Но ведь тебя похоронили!

— Меня похоронили, а ты, как я вижу, сбежала от Пьетро, — усмехнулась Троянда, почти с благодарностью вглядываясь в эти неукротимые глаза. — Как говорится в пьесах, на сцене то же и те же.

— Почти! — мрачно буркнула Джилья. — Не хватает одного персонажа, но, клянусь мадонной, если он попадется мне на глаза… Я буду бога молить, чтобы наши пути еще пересеклись и я могла бы сказать этому гнусному предателю Луиджи все, что думаю о нем!

— Бог тут едва ли поможет, — самым дружеским тоном посоветовала Троянда. — Но если ты попросишь о помощи Аллаха, может быть, тебе и повезет.

— Аллаха? — недоуменно повторила Джилья.

Тут парчовая куча на ступеньках пришла в движение и начала перемещаться к дверям. Джилья смотрела на нее сперва непонимающе, потом изумленно, потом… потом черты ее осветились радостью, и, дико, восторженно взвизгнув, она кинулась вслед за кучей, которая обрела две проворных ноги и опрометью ринулась в глубины дворца, звеня и сверкая бесчисленным количеством бриллиантов, жемчугов, сапфиров, рубинов, топазов, изумрудов, покрывавших ее, словно панцирь.

Аретино обратил на Троянду изумленные глаза, блестящие от счастливых слез:

— Это Джилья! В самом деле Джилья! Теперь я восстану из праха. Она неподражаема, верно?

— Верно, верно, — успокаивающе похлопала его по руке Троянда. — А главное, всегда появляется как нельзя более кстати!

На сей раз это, безусловно, была чистая правда.

— Ты что, думаешь, я спятил от всех этих событий? — Глаза Прокопия — узкие жгучие щели, раскаленные лезвия. — Надо быть сумасшедшим, чтобы поверить тебе! Ты вкралась сюда… — Он выпяченным подбородком указал на неприбранную, запыленную каюту, неузнаваемо изменившуюся с тех пор, как Троянда была здесь.

Она перебила:

— Ты сам меня сюда принес.

— Ты обольстила моего брата, — как бы не слыша ее, выкрикнул Прокопий.

— Это он обольстил меня, — вздохнула Троянда и подумала, что Прокопию никогда в жизни не догадаться, какой глубокий смысл она вкладывает в это слово — «обольстил».

— Ты заставила его рисковать жизнью, спасая твоего любовника! — продолжал перечислять ее преступления Прокопий.

— В самом деле? А разве не ты предложил мне купить этот риск ценой знакомства с Аретино? — спросила она с самым невинным выражением, какое только могла принять. — И не трудись обвинять меня в том, что я свела вас с Аретино, потому что именно этого вы хотели больше всего на свете.

— Ты знала, что он подлец! Ты могла бы предупредить нас! — закричал Прокопий и так саданул кулаком в стену, что до крови рассадил кожу, и на глазах его выступили злые, бессильные слезы.

Не знала! В том-то и дело, что не знала! — таким же криком ответила Троянда, едва удерживаясь, чтобы не заплакать от внезапной жалости к этому отчаявшемуся мальчишке. — Мы расстались почти два года назад, и тогда он был совсем другим. Он страшно изменился, в нем появились подлость, коварство, алчность. Это Джилья сделала его таким!