Барбара Бенедикт - До конца своих дней

Джуди внимательно на нее посмотрела, и на секунду Гинни показалось, что она ей поверила. Но ей следовало знать, что так легко эту девочку не переубедишь.

– Если вы так хорошо умеете держать секреты, – презрительно спросила та, – зачем вы рассказали Рафу, что я девочка?

– Не знаю. Честно говоря, это, наверно, случилось потому, что он жутко на меня кричал. Надо же мне было как-то заставить его замолчать. Ничего другого мне в голову не пришло.

Увидев на сердитом лице Джуди проблеск улыбки, Гинни решила, что, видимо, чтобы ее убедить, лучше всего говорить правду.

– Ну и что вышло? – сердито спросила Джуди, поспешно пряча улыбку. – Теперь он считает меня лгуньей – и все из-за вас.

Гинни опять пришлось напомнить себе, что она изменилась, что она больше не одергивает детей и не говорит с ними свысока.

– Можно это и так истолковать, – сказала она. – Но на самом-то деле ты дешево отделалась. Я сделала за тебя самое трудное. Раф уже знал, что ты девочка. Тебе оставалось только объяснить ему, почему ты солгала.

– Да-да, рассказывайте! Признайтесь уж, что вы были бы до смерти рады, если бы он выгнал меня из дома!

Девочка не желала идти на мировую. Но Гинни держала себя в руках. Она покачала головой.

– То-то он вчера тебя так ласково обнимал! Нет, уж если кому и грозит изгнание из дома, так это мне. На кого он оставит дом, если выгонит тебя? Кто будет готовить еду и прибираться? Я ведь не умею.

Джуди с грохотом швырнула сковородку на полку.

– Я вообще не понимаю, зачем он вас сюда привез. И почему он не отошлет вас домой?

– Отошлет. – Пожалуй, даже раньше, чем мне этого хочется, подумала Гинни. – Он считает, что наша семья в долгу перед ним. Потому и привез меня сюда.

– А вы этого не считаете? Что вы в долгу? Гинни хотела сказать, что не считает, но вспомнила, что собиралась говорить девочке правду.

– Да нет, пожалуй, считаю. – Потом, решив, что с правдой можно и переборщить, добавила: – Только не передавай ему моих слов.

– С какой стати я вас буду покрывать? Как вы с нами обращаетесь!

– По-моему, если вспомнить змею, мы квиты.

На этот раз Джуди улыбнулась по-настоящему, и Гинни решила рискнуть:

– Я знаю, что ты мне не доверяешь, и признаю, что в этом есть и моя вина, но все-таки, Джуди, тебе же будет лучше, если мы будем заодно.

– Вот как? И какая мне от этого будет корысть?

Джуди смотрела на нее холодным взглядом, за которым было трудно прочитать ее истинные чувства, его был совсем не взгляд ребенка. Джуди разыгрывала свои карты как опытный игрок.

– Давай подойдем к этому так, – с трудом подавляя раздражение, объяснила Гинни. – Ваш дядя привез меня сюда, чтобы я вас учила. Чем скорее вы выучитесь всему, что нужно, тем скорее я уеду.

– Вы вправду уедете?

Как Джуди ухватилась за ее обещание уехать!

– Да, я уеду, но только когда вы освоите все, чему я должна вас научить. Если ты будешь мне помогать, я уеду скоро. И оставлю вас с вашим дядей в покое. Разве ты не этого хочешь?

– Мне надо подумать, – неохотно проговорила Джуди. Не девочка, а пантера, подумала Гинни и вдруг пожалела, что эту строптивую девчонку когда-нибудь укротят. Сломят ее дух для того, чтобы сделать из нее леди.

– Раф на тебя не сердится, – добавила она. Ей не хотелось, чтобы девочку одолевали те же беспокойства и сомнения, что когда-то одолевали ее, Гинни. – Я бы на твоем месте была с ним пооткровеннее. Ему тоже надо знать, что ты его любишь и доверяешь ему.

– Да что вы знаете про Рафа? Действительно, что?

– Просто не надо от него скрывать своей любви, Джуди. – Гинни знала, что эти слова с ее стороны – лицемерие, но ей было невыносимо смотреть, как эта девочка повторяет ее ошибки. – Если с ним что-нибудь случится, а он так и не узнает, как ты его любила, поверь мне, ты себя никогда не простишь.

– Поверить вам?

Тут у Гинни таки лопнуло терпение, и из нее вылетели неожиданные для нее самой слова, которые она вовсе не собиралась говорить Джуди:

– Можешь надо мной насмехаться, но я тоже потеряла маму. Хуже того, я наговорила ей ужасных вещей и не успела взять их назад до того, как она умерла. И с тех пор не было дня, когда я горько не сожалела бы об этом. Как бы мне хотелось успеть ей сказать, что я ее люблю, но ее нет и исправить уже ничего нельзя.

Гинни с ужасом почувствовала, что у нее на глаза навертываются слезы. С ума она сошла, что ли? Говорить такие вещи впечатлительному ребенку!

Но слезы уже текли по ее щекам, и воспоминания захлестнули ее, как девятый вал. Она живо увидела маму, ее посеревшее лицо. Гинни обвинила ее в зависти: «Поэтому ты и не разрешаешь мне выйти замуж за Ланса! Ты не хочешь, чтобы я была счастлива, когда ты несчастна. Но разве я виновата в том, что вы с папой почти никогда не разговариваете? Может быть, ему надоело твое манерничанье, твоя чопорность!»

Гинни и сейчас слышала, как тихо ахнула мама, видела, как побелели костяшки ее стиснутых рук. Даже в ту минуту Гинни уже знала, что должна немедленно извиниться, но она была обижена и зла – и слишком молода, чтобы представить себе последствия своих слов. И она кинулась из дому, крикнув напоследок самое ужасное: «Папа тебя ненавидит, и я тоже!»

– Я любила ее, – всхлипывая, проговорила Гинни, с удивлением обнаружив, что слезы как бы очистили, ее душу. Да, она поступила дурно, и с этим придется жить. Но ей стало легче оттого, что она перестала отрицать свою вину, перестала убегать от правды. – Если бы ты знала, как мне ее не хватает.

Гинни шмыгнула носом и полезла в карман за носовым платком. И вдруг, подняв глаза, увидела, что Джуди стоит перед ней и протягивает ей бумажную салфетку. Гинни взяла ее и вытерла глаза. И тут увидела, что девочка предлагает ей кусок ветчины.

– Съешьте, – сурово сказала Джуди. – Вам полегчает.

Раф стоял на улице перед конторой «Шиллер и Блюмсток» и проклинал свое невезение. Он опоздал на встречу с банкирами всего на час, но этот час дорого ему обошелся. Банкиры отказали ему в займе. Они не сказали этого прямо, но дали понять, что не хотят иметь дело с необязательным человеком.

Раф плевать хотел на их мнение, но без денег его мечта была обречена на провал.

Ничего, Шиллер и Блюмсток не единственные банкиры в Новом Орлеане, сердито думал он. У него еще есть целый месяц, и он будет стучаться во все двери. Не может быть, чтобы не нашелся человек, который предоставит ему заем. Ну а если нет – всегда остается карточный стол. Но Рафу было стыдно зарабатывать деньги таким способом. Ему так и виделось презрительное выражение на лице Гинни. Почему она всегда думает о нем худшее? И почему это его всегда так задевает?

Разве он, в частности, не из-за нее старается? Разве он не мечтает доказать надменной королеве Гиневре, что он не просто издольщик? Заставить ее хоть раз увидеть в нем короля?