Дженис Беннет - Защитник прекрасной дамы

– Никаких следов, – прошептала она. – Как будто мы видели нечто бестелесное, неосязаемое… просто образ… – это было как озарение. – Поразившая ее мысль показалась столь ослепительно очевидной, что было даже непонятно, как же она не догадалась раньше. Она посмотрела на мистера Карстейрса и обнаружила, что он наблюдает за ней со странной улыбкой. Она торжествовала. – Волшебный фонарь!

– Я думал об этом, – он покачал головой, этот гнусный всезнайка. – Тогда им понадобилось бы что-нибудь, на чем можно сформировать изображение. И в этом случае должна была остаться какая-то ткань: кисея или газ…

Она чувствовала себя оскорбленной. Неужели так и должно быть, чтобы за ним всегда оказывалось последнее слово? Ей пришлось очень постараться, чтобы придать своему лицу выражение приторной любезности.

– Поскольку вы, мужчины, столь всемогущи и всеведущи я могу только удивляться, как это вы до сих пор не нашли правильных ответов.

Он молчал, но смотрел на нее с невольным восхищением и она чувствовала себя неуютно. Горячий румянец заливал ее щеки; она отвернулась, уклоняясь от его пристального взгляда.

– А что вы думаете обо всем этом? – В его вопросе звучал искренний интерес.

Она не отрывала глаз от языков пламени в камине, пытаясь навести порядок в собственных чувствах. У него нет никакого права поворачивать дело так, чтобы ей самой захотелось положиться на его суждение. Ей незачем полагаться ни на чьи суждения. И надо дать ему это понять.

– Я думаю, – сказала она, тщательно выбирая слова, – что вы, видимо, очень нравитесь самому себе, когда играете роль няньки, приставленной ко мне добрым дядюшкой, и позволяете мне и моим кузинам вести розыски так, как мы сами считаем нужным. Нам вовсе не требуется, чтобы вокруг наших проблем разгорался скандал.

– А скандал может возникнуть из-за меня? Каким образом? – спросил Адриан тоном вежливого любопытства, в котором явственно сквозил оттенок удовольствия.

Он еще находит здесь что-то забавное! Дафна была разъярена до зубовного скрежета.

– Вам непременно нужно напускать на себя этот снисходительный тон?! Какой злой рок привел вас в тот вечер в дом викария?

Он выпрямился; от его примирительной шутливости не осталось и следа.

– Если вы искренне желаете, чтобы я убрался, вам следует только сказать это прямо.

Сквозь сжатые зубы она процедила:

– Вы прекрасно знаете, что я не могу просить вас уехать… хотя, Бог свидетель, ничего я не желаю так сильно, как этого!

Еще раз прочувствовать, как связал ее по рукам и ногам дядюшка своими условиями насчет этого джентльмена, оказалось даже более мучительным, чем она думала. Какими оскорбительными были эти условия: если уедет Адриан, то ей придется вернуться в дом викария. К ее великому ужасу, глаза у нее заблестели сердитыми слезами – она не могла допустить, чтобы эти слезы покатились по щекам. Она встала, стараясь держаться твердо: в его присутствии нельзя было выказать ни малейшей слабости.

– Вы извините меня? У меня еще масса дел.

Он молча открыл перед ней дверь, и она покинула библиотеку с высоко поднятой головой. Она успела подняться до середины второго пролета лестницы, и только тогда самообладание покинуло ее.

Она вздрогнула от внезапного озноба, который леденил и тело, и душу. Вокруг нее сомкнулась рано наступившая январская ночь… Дафна ощутила это. Дом был старым, и в нем гуляли сквозняки. И прошлой ночью она совсем мало спала. Сегодня, если ей послышится какое-нибудь странное поскрипывание, она, скорей всего, просто спрячет голову под подушку.

Обычные для послеобеденного часа звуки – смех и болтовня девочек в гостиной – доносились наверх, в комнату Адриана, когда он надел свой плащ. Невинный смех. Или у кого-то из них смех не такой уж невинный? Мисс Марианна Сноудон вполне способна соткать паутину и более хитроумную, чем это было бы нужно для простых шалостей; кроме того, в этих стенах она, вероятно, не единственная ученица, у которой могла бы сыскаться причина… или необходимость… или решимость, достаточная, чтобы переступить границу шутки.

В целом, однако, вся история выглядела, с его точки зрения, как злой розыгрыш. Или он просто цеплялся за это объяснение, не желая в душе даже допустить возможность иного, худшего толкования? Потому что, если дело не сводится к гадкой шутке, вышедшей за всякие допустимые рамки, то, значит, кто-то вознамерился навлечь на пансион совсем не шуточные беды. Но и сам он с неменьшей решимостью вознамерился позаботиться о том, чтобы планы этого злоумышленника потерпели крах.

Он спустился по лестнице и прошел в глубину дома, двигаясь по возможности бесшумно, хотя казалось просто невозможным, чтобы кто-нибудь расслышал его шаги при той какофонии, которая разносилась по всему дому из гостиной. Одна из девочек – вряд ли искусная музыкантша – колотила по клавишам допотопного фортепиано, тогда как несколько голосов выводили песню, соблюдая почти (но не совсем) правильную тональность. Этот гвалт заставил Адриана поневоле вспомнить о сестрице Лиззи и ее упорных попытках уговорить Элен, старшую сестру, избавить ее от упражнений на опостылевшем инструменте.

Он кивком поприветствовал Моффета, престарелого работника на все руки, который повстречался ему в холле. В ответ Моффет что-то дружелюбно пробурчал и продолжал раскладывать по местам свежие тростниковые свечи. Адриан добрался до черного хода и вышел за порог, вдохнув морозный вечерний воздух. Он постоял неподвижно, вглядываясь в неспокойное небо. Свет луны, то и дело скрывающейся за набегающими облаками, заливал снежный ландшафт, выделяя оголенные деревья и искрясь в ледяных кристаллах. Светлая ночь, подумал Адриан. В такую ночь не следует блуждать вне дома, если хочешь остаться незамеченным. Он просто собирался побродить по усадьбе и убедиться, что никто не крадется через рощу, прихватив с собой лестницу.

Сначала он остановился у маленькой конюшни, где перекинулся парой слов с Хобсоном, который, закутавшись с головы до ног, производил свой последний обход, прежде чем укладываться спать.

Гнедой жеребец Адриана был, по-видимому, устроен на ночлег со всеми удобствами, хотя и морковка, которую извлек из своего кармана заботливый хозяин, явно доставила Ахиллу удовольствие. Потрепав коня по шее, Адриан направился по дорожке вдоль здания и свернул за угол.

Мирная тишина обтекала его, словно он был один во всем застывшем белом мире. Не слышно было ничего: не ухнула ни одна сова, не скрипнула ни одна сухая веточка. Он поглубже засунул в карманы руки в перчатках и медленно побрел к кустарниковой аллее. Как будет приятно, вернувшись, оказаться в тепле; и стакан бренди тоже будет очень кстати. Такую перспективу приятно предвкушать.